Ольга Погожева - Турист
— Надеюсь, тебе здесь нравится.
Курт обернулся, и мы встретились взглядами.
— Ты ждешь от меня вопросов, — тихо сказал я. В горле пересохло, громче говорить я просто не мог. — Хорошо. Как ты вышел на Сэма? Почему именно он?
— Всё просто, напарник. Вы с ним с самой первой встречи не поладили. Помнишь вашу драку в ресторане? Мои люди дежурили в ресторане почти каждый день и всё видели. Чтобы так ненавидеть, у Сэмми была причина. И ради этой причины он пошел на риск, лишь бы избавиться от тебя. Я это сразу понял.
Я сглотнул. Я едва ли помнил всех посетителей в тот день, но если среди них были наблюдатели Спрута… Я бы многое отдал, только чтобы не поддаться эмоциям в тот день, вернуть всё назад.
— Ты меня убьешь?
— Что? — Спрут усмехнулся. — Чёрт тебя побери, маленький ублюдок, нет! Нет. Я хочу, чтобы ты жил.
Он шагнул ближе, и теперь я чувствовал ещё один запах. Пожалуй, в тот момент я понял, как чувствуют себя звери на бойне.
— Это было бы глупо, напарник, — он протянул ладонь к моему лицу, — дать тебе умереть.
В его руке что-то щёлкнуло, и я вскрикнул — больше от неожиданности, чем от боли — когда лезвие вспороло мне щеку.
— Ты молодой, — проронил Спрут, без выражения разглядывая меня. — Красивый. Я не стану убивать тебя, пока ты выглядишь именно так. Вот когда я сделаю из тебя жалкое уродливое ничтожество, тогда… тогда. Но ведь ты скучал по мне, правда? — он вдруг резко подался вперед, и я с ужасом понял, что подонок прижимается ко мне всем телом. — Не переживай, — горячо зашептал Спрут мне на ухо, и я дёрнулся, понимая, что уже никуда не уйду от него, — очень скоро ближе, чем я, у тебя никого не будет. Так происходит каждый раз. Никто не понимает жертву лучше, чем её палач…
…Я пришел в себя, когда в лицо мне плеснули холодной водой. Всё, что я смог при этом из себя выдавить — слабое мычание.
— Просыпайся, — услышал я ненавистный голос. — Тебя к телефону.
Я с трудом разлепил веки и уткнулся взглядом в потолок. Попытавшись пошевелиться, и медленно обведя взглядом комнату, я понял, что за время, которое я провел в беспамятстве, меня стащили с крюка и распяли на столе. От боли кипела в жилах кровь, взрывалась покрытая ожогами и волдырями кожа, шумело в ушах, и я уже не мог сдержать болезненных стонов.
Очевидно, я провел без сознания не так долго, полчаса, может, час — Рэй и Лесли, помощники Спрут, по-прежнему сидели на своих местах, как в последний раз, когда я их ещё видел.
— Ты плохо слышишь? Тебя к телефону, сладкий!
Я наконец заставил себя посмотреть на то, что показывал мне Спрут — мой мобильник.
— Хочешь поговорить со своим старым толстым другом? Кажется, он волнуется. Ну же, Олег, будь умницей. Поговори со стариком.
Спрут прижал телефон к моему уху, и я услышал. Я услышал почти родной — по крайней мере, в Америке — итальянский акцент, до боли знакомый голос, и в этот момент почти сдался.
— Олег? Олег! Бамбино? Ты слышишь меня?
— Мистер Вителли…
И не смог сказать ничего больше. Горло перехватило; мне стало нечем дышать. Спрут отключил мой мобильный, когда мы ехали сюда, так зачем он включил его снова? Что он хотел этим доказать? Что заставил меня страдать так, как обещал? Зачем ему понадобилось демонстрировать это Джино? Я не хотел говорить с мистером Вителли. Всё, что здесь происходило — это происходило не со мной. Джино… тоже не должен этого знать. Потому что я чувствовал боль, отвращение, стыд и страх. Потому что я слышал голос старого итальянца, но видел уродливую ухмылку Спрута. Потому что Джино ничего не сможет для меня сделать. Он опоздал. И я не хотел, чтобы ему было от этого хотя бы вполовину так же плохо, как мне.
— Ну же, — Спрут щёлкнул зажигалкой, и я инстинктивно вздрогнул. Я слишком хорошо знал, что может последовать дальше. В прошлый раз я жарился минут двадцать, пока вонь горелого мяса не стала совсем уж нестерпимой. — Поговори с ним, бамбино.
Я попытался овладеть своим голосом, но понимал, что у меня ничего не получится. Все страшные истории про Спрута — всё оказалось правдой. Всё оказалось слишком кошмарной правдой. Джино мог услышать от меня сейчас только дрожащее блеяние, и я захотел сохранить жалкую часть той гордости, что во мне ещё осталась.
Я отрицательно мотнул головой. Спрут усмехнулся, откинул зажигалку и взял электрошокер. Я вздрогнул, пытаясь сжать колени.
— Эй, — Спрут поднес мобильный к своему уху. — Он не хочет тебя слышать. Ему хорошо со мной. Подтверди, бамбино!
Лавина боли взорвалась внизу живота, огненной волной разнеслась по телу, вырывая из горла дикий, животный крик — и даже когда разряд закончился, я не сразу умолк. Я знал, что этот мой крик, полный безграничной, сумасшедшей боли, рвал сердце Джино на части — но сдержаться не мог.
Курт с ухмылкой смотрел на меня, держа мобильный у уха — полностью поглощенный жестокими судорогами, я не мог слышать, что говорил ему Вителли. Дав ему выговориться, Курт коротко вздохнул, не разжимая губ.
— Это всё?
Судя по лицу Спрута, это было не всё, но бритоголовый не стал слушать дальше.
— Надеюсь, ты понимаешь, Топор, кто будет платить за каждое твоё слово?
Я услышал шум закипающей воды и голоса Рэя и Лесли за спиной, и вздрогнул ещё раз — в прошлый раз кипяток выплеснули мне в лицо, но мне удалось зажмуриться и отвернуться — вода обожгла только правую щеку и часть груди. Но через несколько секунд я почувствовал запах кофе, и слабо удивился. Мне казалось, в этом новом мире ночных кошмаров нет места ничему человеческому. И от этого стало ещё страшнее. Потому что мир оказался всё-таки реальным.
— На меня твои угрозы не действуют. Тебе меня не достать, а твоему боссу я пока что не нужен. Ты не захотел считаться со мной? Я — не пустое место, Топор! И я всегда получаю то, что хочу. Пришла пора делиться мальчишкой, и сейчас моя очередь!
Я закричал, когда Спрут снова включил шокер, и это было последним, что услышал Джино. Спрут отключил мобильный, и, размахнувшись, выбросил его в разбитое окно.
Я ожидал, что после этого пытки продолжатся, но Курт отложил шокер в сторону. Я мог только стонать, и, поскольку уже давно охрип, и каждый мой звук рвал горло на части, то пытался сдержаться, и наружу рвалось только животное мычание. Спрут пододвинул себе стул и уселся рядом, уткнувшись подбородком в сложенные на спинке руки. Он рассматривал меня, как кусок мяса, точно раздумывая, откусить ещё или оставить на потом. Я уже не чувствовал унижения: я был слишком поглощен физической болью.
— Я недоволен своей работой, — вдруг сказал Спрут, и я едва сдержался, чтобы не вздрогнуть. — Твоя мордашка, напарник, по-прежнему узнаваема. Впрочем… у нас ещё есть время…
