Петр Семенов-Тян-Шанский - Путешествие в Тянь-Шань
Вся горная группа Тенгри-тага была видна на всем своем величественном протяжении, а перед ней вдоль ее подошвы, у наших ног протекала река Сары-джас, которая, как действительно оказалось, согласно показаниям наших вожаков, принадлежала к системе центральноазиатской реки Тарим, протекающей параллельно Тянь-Шаню по южную его сторону в Лоб-нор. К удивлению, река Сары-джас брала начало не на южной, а на северной стороне Тянь-Шаня из многих ледников, широко развитых на северном склоне Тенгри-тага. Собравшаяся из этих истоков река величественно протекала по широкой продольной долине Тянь-Шаня, сначала прямо на запад, а потом, отклоняясь к юго-западу и далее к западу, врывалась постепенно в теснины понизившегося Тенгри-тага и, обогнув его, прорывалась через Тянь-Шань, а затем выходила уже на южную его сторону, в китайский Туркестан (Кашгарию), и, соединившись там с другой значительной тянь-шаньской рекой Ак-су, несла свои воды в Тарим. Гипсометрическое определение дало для абсолютной высоты Кокджарского горного перевала и, следовательно, горного тянь-шаньского водораздела 3510 метров, температура на перевале в час пополудни была +9,5 °C, а растительность его – высокоальпийская.
Часа три я пробыл на перевале не только для того, чтобы налюбоваться таким величественным видом, подобный которому едва ли можно где-либо встретить в мире, но и для того, чтобы ориентироваться в орографии высшей в Тянь-Шане горной группы, которой местные жители так метко дали поэтическое название Тенгри-таг (хребет духов), уподобляя эти снежные вершины небесным духам, а увенчивающего их и подавляющего своим величием исполина, – Хантенгри, то есть царю этих небесных духов. Отсюда произошло и китайское название всей горной системы Тянь-Шань (Небесные горы).
Часа в 4 пополудни мы начали спускаться к югу с перевала и скоро достигли до ручья, текущего уже в Сары-джас. Ручей этот на втором часу нашего спуска соединился с другим и после многих изгибов достиг Сары-джаса. Недалеко от его устья мы и остановились на ночлег. Казаки расположили мою палатку у самого ручья, впадавшего недалеко оттуда в Сары-джас и принадлежащего, следовательно, к самому центральному из азиатских континентальных бассейнов – бассейну Тарима и Лоб-нора. На снежные вершины начали уже набегать тучи, но я еще успел насладиться дивным зрелищем «мерцания альпов» (Alpenglühen) на Тенгри-таге.
Только когда погасли последние лучи, освещавшие своим розовым блеском величественного «царя духов» (Хан-тенгри), я удалился в свою палатку и при тусклом свете своей лампады разобрал собранные мной в этот день ботанические сокровища. Между ними оказались два совершенно новых вида растений, получившие впоследствии название Cirsium nidulans и Cortusa semenovi. Всего же собрано было мной в этот день 50 растений.[71] Из этих 50 высокоальпийских растений 30 можно считать аборигенами Заилийского края и Семиречья, то есть старой Джунгарии, но из них 4 доходят до Гималайского хребта, 5 до Алтая, а 7 распространяются и по всей алтайской системе. Остальные 20 видов переходят и в Европу, а именно 10 принадлежат к европейским полярным формам, а 10 к европейским высокоальпийским, находимым на Кавказе.
В ночь на 27 июня над нами разразилась снежная буря.
27 июня в 5 часов утра, выйдя из своей палатки, занесенной снегом, я нашел, что спавшие недалеко от меня под огромной кошмой (киргизским войлоком) были буквально погребены снежной пеленой. Двое или трое из них уже выбрались из своих снежных нор и весело помогали своим товарищам выбираться из-под занесенного снегом войлока, под которым они расположились с вечера. Впрочем, температура была выше вчерашней. Термометр Цельсия показывал +3°, и снег быстро таял в лучах южного солнца. Казаки разбрелись во все стороны собирать топливо, причем один из них, разрывая тающий снег, наткнулся в пределах нашего бивака на предмет, произведший на всех нас очень тяжелое впечатление. Под снегом оказался тщательно завернутый в войлок и одетый в халат, белье и сапоги труп богинца. Труп этот прекрасно сохранился в атмосфере ледяной зоны. Без сомнения, это был один из богинцев, бежавших с поля битвы на Заукинском перевале в мае 1857 года. Раненый или обессилевший в битве, он добрался со своими товарищами до Сары-джаса и, окончив здесь свою жизнь, был тщательно завернут ими в войлок и оставлен под снежной пеленой.
Напившись чаю, мы снялись со своего бивака уже в 6 часов утра с тем, чтобы, перейдя Сары-джас, предпринять восхождение на поднимавшийся на южной его стороне снежный хребет, достигнуть вечного снега и измерить высоту снежной линии на северном склоне Тенгри-тага.
Река Сары-джас, на берег которой мы скоро вышли, поразила меня млечно-бело-зеленоватым цветом своей воды, очевидно питаемой ледниками. Переправа через реку не столько была затруднена ее быстротой, которая не была чрезмерна, сколько множеством рукавов и глубокими ямами, оказавшимися в некоторых из них. Тем не менее переправа наша с верблюдами совершилась благополучно, хотя заняла немало времени. Впрочем, я сам выиграл много времени, оставив весь отряд на берегу реки у переправы и отправившись на восхождение налегке с Кошаровым, тремя казаками и двумя киргизами.
Подъем с продольной долины, имевший до 3000 метров абсолютной высоты, был доступен для наших лошадей, необыкновенно привычных к горным восхождениям. Притом же наши проводники, со свойственной горным каракиргизам сообразительностью, вели нас кратчайшим и легчайшим путем к ближайшим полянам вечного снега. Растительность на скатах, по которым мы поднимались, была высокоальпийская. Подъем оказался очень крутым, но часа через три мы добрались до того, что уменьшившаяся крутизна не мешала уже нам видеть снежные вершины. Только каменные россыпи очень затрудняли нам дорогу. Это были не свежие камни мелкой осыпи, а глубоко врезавшиеся в землю и торчащие из нее острые и крупные камни – может быть, остатки старой морены.
Наконец, мы добрались до снежных пятен, а затем стали подниматься и по сплошному снегу, но снег этот был свежевыпавшим в предшествующую ночь и прикрывавшим небольшие поляны вечного снега. Здесь, забравшись на доступную для наших лошадей вершину, покрытую на своем северном склоне вечным снегом, я сделал гипсометрическое измерение, давшее мне 3950 метров, которые составляют как высоту снежной линии на северном склоне Тянь-Шаня, так и высшую точку, мной достигнутую в этом хребте. Так как это было в 2 часа пополудни и времени оставалось еще достаточно, то я просил моих проводников помочь мне спуститься на Сары-джас по возможности ближе к тому месту, где эта река врезывается в горы диким и недоступным ущельем, которое приходится обходить через высокий горный перевал.
