Владимир Афанасьев - Тайна золотой реки (сборник)
Тихо спросил:
– Живём?
– Живы… – отозвался Софрон.
– Седаль где?
– Рыщет. – Софрон гулко отхлебнул из кружки. – В Чабаково ходил поранку, теперь на Пантелеиху подался.
– Чего там?
– Грызня.
Вошёл Данилка. Плотно притворил за собой дверь и, широко улыбаясь, посмотрел на Софрона – старого приятеля деда. Софрон указал на место рядом и поставил перед ним кружку с крепким чаем.
– Погрейся… Где пропадал?
– В кекурье…
– Люди где? – спросил Софрона Иннокентий.
– По халупам.
– Чего?
– Казаки лаются.
– Чего так?
– Вчера Мотьку Аболкина повесили.
– Кто?
– Свои же, Соловьёв продал его Бочкарёву.
– Иуда этот Митька Соловьёв.
– Деньгу ноздрёй чует… Аболкин власть хотел хватануть, а она налимной оказалась. Замышлял Бочкарёва и Седаля в пушкарёвскую полынью спустить. Да…
– Волк с зайцем не обедают…
– У Чёрного озера, – сказал Софрон, – видел Гришку Бондарева. Он анадырских комиссаров воротил из Бесовой пасти. Нелька их сюда приведёт. Не слуга больше Гришка есаулу. На побережье к чукчам подался. Ещё сказал, что один комиссар шибко в жару метался. Цинготный, говорит…
– Это наши люди, – с горьким сожалением уронил Батюшкин. – На Якутск шли…
О том, что ревкомовцев ведут в Нижние Кресты, жителей поселка оповестили. Ждали. Взмыленные ездовики поднимались по береговой круче. На первой упряжке Нелькут. За ним Цапандин с казаками. Завершали обычный аргиш усталые упряжки ревкомовцев. По поведению и настроенности казаков Батюшкин понял, что они встретили группу Шошина где-то у Пантелеевской косы. Сразу, как только упряжка Цапандина поравнялась, вышел навстречу. Собаки встали. Цапандин соскочил с нарт и, выхватив револьвер, бросился на Иннокентия, но суровые взгляды тундровиков и жителей поселка осекли его.
– Расходись! – прикрикнул Цапандин.
– Не лай… – осадил его Батюшкин.
– Башку побереги! – огрызнулся Цапандин. Старому Иннокентию было обидно и больно видеть усталых, измученных беспощадной дорогой товарищей. Он корил себя, что поторопился прошлый раз с проводами, не подготовил, не снарядил по-настоящему ревкомовцев для дальнего пути. Недаром ведь от поколения к поколению передавалась каюрская мудрость: «Перед выездом в тундру обогатись каюрским умом».
Пришельца батюшка Север встречает неласково. И вот расплата… Но живы, всё обошлось… И Шошин, и Ефим, и Иосиф… Не упустил Иннокентий Иванович и такой на первый взгляд почти неуловимой особенности: Нелькут ещё издали, увидев приближающегося Батюшкина, приветливо, по-свойски махнул Шошину, и, не связывая себя с цапандинскими обормотами, развернул упряжку и помчался вниз по береговому склону в сторону Нижнеколымска.
Батюшкин подошёл к ревкомовской упряжке, сел рядом с Шошиным и, понукая уставших собак, погнал упряжку к дому Софрона Захарова, не замечая выкриков и угроз обескураженных казаков…
* * *…Керетово – местечко на левом берегу реки Колымы. Отдалённое от Нижних Крестов поселение просматривалось со всех сторон. Два рубленых дома и амбар, поставленные ещё в дежнёвские времена Михаилом Стадухиным и Юрием Селиверстовым для воровских и тайных дел. В одной из рубленок проживала семья рыбака Семёна Котельникова. В неё по приказу Седалищева и поместили ревкомовцев.
– Керетово – ваш карантин! – сказал как отрезал Седалищев.
А рыбак с дочерьми и женой перебрался в Нижние Кресты.
Иннокентий Иванович вопреки категорическим отказам Шошина и упорству Волкова настоял на своём, и тяжелобольного Радзевича отправили в Походск. Со слезами на глазах простились с ним Шошин и Волков, не надеясь на его скорое выздоровление.
Седалищев приезжал в Керетово почти каждый день. Пытался шантажировать, грозил, выдумывал разные страсти. Но сломить торговых людей ему не удалось.
…Май тысяча девятьсот двадцать второго года стоял холодный, ветреный. Неспокойно жилось Шошину и Волкову. Плохо было с продуктами. Собаки отощали. Кормовую рыбу экономили. Но надо было бывать у рыбаков, охотников, у оленеводов в стадах. И, несмотря на седалищевский карантин, тянулись в Керетово нити из глубин сендухи…
7
Подгоняемая попутным ветром, по реке Колыме бежит торопливая упряжка. Собаки тянут ровно, натянуто. На нартах двое: Седалищев и Нелькут. Едут молча. Лишь изредка Нелькут понукает собак привычным окриком…
– Поворачивай в Керетово, – неожиданно сказал Седалищев, когда упряжка поравнялась с обрывистым берегом протоки Керетовского зимовья…
Шошин размашисто кромсал упругую сухую лиственницу на дрова. За работой и не заметил сразу непрошеных гостей. Да и собаки подошли к жилью без бреха. Седалищев вальковато сполз с нарт и не без зависти уставился на Шошина: уж больно тот ловко вызванивал топором по бревну, будто играл.
– Сильный… – невольно вырвалось у Нелькута.
Шошин опустил топор и повернулся.
– А-а!.. – нараспев протянул с иронией.
– Ряпушку привезли… – закивал приветливо Нелькут и принялся стаскивать с нарт объёмистый мешок с рыбой. – Хорошая.
– Ну, ну! – отозвался Шошин… – С чем пожаловали, Седалищев?
– Новости есть, – Седалищев подмигнул Нелькуту, однако тот не понял хитрости следователя и, продолжая тянуть мешок, выпалил:
– Званку привезли!
– Приглашение… – язвительно подчеркнул Седалищев.
– Вот оно что…
– Скоро большой Ысыах! – начал Седалищев. – Главный правитель позволил жителям мирной Колымы и Чукотки принять участие в весёлом ярмарочном празднике весны. По всему краю сделано оповещение о месте проведения Ысыаха.
– Ёхарь будет! – возбуждённо вставил Нелькут.
– Бочкарёв приглашает всех купцов, – повысил голос Седалищев, – говорить будет. Есаул торговых людей уважает. Вам удобно будет прибыть на праздник, так как он будет проходить на Нижнекрестовской косе…
– Благодарим, – подчёркнуто строго ответил Шошин. – Но всё-таки нам хотелось бы услышать и получить ответ на наше заявление, сделанное местным властям через ваше посредничество… Я говорю о грубейших нарушениях правил торговли американскими факториями Олафа Свенсона на территории нового Российского государства. Сегодня, Седалищев, тысяча девятьсот двадцать второй год, а не семнадцатый, когда Свенсон обводил вокруг пальца владивостокскую торговую фирму и акционерное общество Петропавловска, и ввозил только на Чукотку товаров почти на шесть тысяч долларов, и ни копейки не платил пошлинного сбора… А осенью прошлого года Свенсон поднялся по Колыме до Нижнеколымска и Анюйска. И возвратился в Ном с набитыми русской пушниной трюмами. Неизвестным скупщикам он продал более чем на двадцать тысяч долларов огнестрельного оружия и боеприпасов.
