Луи Буссенар - Необыкновенные приключения Синего человека
— А если я не открою тебе секрет кураре?
— Мы с колдуном съедим тебя.
— Почему?
— Потому что, съев тебя, мы съедим и секрет, который останется в нас.
— А если я тебе его выложу?
— Ты будешь свободен, тебе даруют жизнь.
— А мои друзья?
— Они тоже будут свободны, все, кроме Синего человека.
— Как это?
— Я хочу продать его торговцам синими попугаями.
— Ты с ума сошел! Я в жизни на это не соглашусь.
— В таком случае ты будешь съеден.
— Послушай, вождь, я согласен. Но мне нужно время, много времени.
— Сколько?
— Одна луна.
— Онса и колдун подождут. Но товарищи бледнолицего и Синий человек останутся здесь. Их запрут. Кормить пленных будет сам колдун.
— Но как же я без них соберу все составляющие яда?
— Ты скажешь их названия.
— Но я не знаю названий.
— Мы пойдем с тобой, Онса и колдун.
— Соглашайтесь, дорогой мой, соглашайтесь на все, — вмешался Синий человек, которого Жан-Мари держал в курсе дела. — Это способ выиграть время.
— Негодяй! Я буду не я, если не застрелю тебя и этого старого мерзавца! Дай только войти в лес.
— Бледнолицый согласен?
— Согласен.
— Уведите его друга и мальчишку в хижину.
— А Синий человек?
— Синего посадят в клетку с попугаями.
— Что?! — воскликнул Феликс. — Они равняют меня с глупыми птицами?! Как мой бывший хозяин сеньор Рафаэло Гимараенс?!
— Увы! Месье, эти скоты ничего не хотят слушать. Самое лучшее подчиниться. Если индейцам что-то взбрело в голову, ничем не выбьешь.
— Но, дорогой мой! Подумайте только: клетка!.. Птичка в клетке!..
— Нам, возможно, будет не лучше. Как бы еще не хуже.
Разговор прервали подошедшие индейцы. Двое схватили Синего человека и повели к громадной клетке из бамбуковых ветвей. Дверца отворилась, и несчастного Феликса втолкнули внутрь.
И сразу в клетке начался переполох. Со всех сторон послышались испуганные крики, шелест крыльев потревоженных птиц. Большие, средние, маленькие — все они разом повернули головки, навострили клювы и вдруг, сорвавшись с насеста, стремительно бросились на незваного гостя.
Возмущенный, униженный необходимостью защищаться от подобного нападения, Синий человек, вооружившись бамбуковым шестом, задал взбучку негостеприимным хозяевам. Но внезапно он замер с поднятой рукой. Его поразило, что все птицы до единой были синими. Отличались они лишь оттенком: от густого индиго до бледно-голубого, переходящего в бирюзовый. Голубая смальта[134], синий кобальт[135], голубой малахит[136], ультрамарин[137], голубизна моря и гор — неописуемая симфония синевы, в которую гармонично вписался и сам пленник.
Многие птицы линяли, весь пол был усыпан перьями. Феликс заметил, что цветовая гамма этого импровизированного ковра сильно отличалась от той, что он мог видеть, подняв глаза. Страшная догадка промелькнула у него в голове. Эти птицы, от рождения разноцветные, были превращены в синих.
— Невероятно, уму непостижимо! Индейцы явно знакомы с секретом такого превращения. Что же приходится вытерпеть несчастным птицам? Кормят ли их специальным зерном, вызывая «синюю» болезнь?.. Я теряюсь в догадках. Однако это не совсем мой случай. Ведь их кожа осталась той же, что и была. А моя приобрела жуткий цвет[138]. Если бы, подобно их перьям, синими стали только моя борода и волосы! Это было бы еще полбеды. Я мог бы просто-напросто красить их.
Между тем паника в клетке понемногу утихла. Птицы, быстро свыкшиеся с присутствием человека, успокоились. Они так осмелели, что подлетали ближе к странному гостю и внимательно рассматривали его своими круглыми глазками. Потом потихоньку затрещали, обмениваясь впечатлениями. Новый экземпляр явно понравился всей компании. Огромный попугай, вовсю заорав: «Ара!..» — с шумом слетел вниз и уселся на плече изумленного Синего человека.
Потом попугай, ласкаясь, потерся о щеку Феликса, а тот, тронутый нежным обращением, погладил его по голове. Разомлев, пернатый закрыл глаза и заурчал: ара!.. ара!..
— Чудесно! Вот я и укротитель попугаев! Нечего сказать — положение, достойное почтенного парижского коммерсанта, отправившегося в Бразилию, чтобы удвоить состояние и добыть приданое дочери. А вы, Аглая Обертен, урожденная Ламберт! Небось ждете не дождетесь своего мужа, мечтаете стать патронессой! Как вам мои успехи? Здорово подсуетился, а?! Не снится ли мне весь этот кошмар? Не проснусь ли я сейчас в своей каюте на «Дораде», а может, в собственной кровати в стиле Людовика XV, над лавкой колониальных товаров? Мое путешествие, спасение Ивона, виселица, бокаирес, Диаманта, побег, людоеды — не сон ли все это? Недаром говорят, что в жизни случается всякое!.. Всякое!.. Оно конечно, занимательно, но подчас происходит такое, что и в бреду не пригрезится: станешь, к примеру, синим да попадешь в громадную клетку, полную громадных попугаев, таких же синих, как и ты. Но ведь я не курю опиум или гашиш[139], и голова у меня как будто в порядке… Конечно, я не сумасшедший, однако, если эта трагикомедия не прекратится, рискую помешаться. Надо заметить, что голод ощущается более чем реально. Эти негодяи-индейцы готовят, кажется, обед, но им и в голову не придет принести мне кусочек. Не могу же я, в самом деле, питаться товарищами по несчастью!
Пока Феликс рассуждал таким образом, сидя в клетке, Беника, Ивона и Жана-Мари привели к одной из хижин, возле которой томился в одиночестве индеец, вооруженный луком и копьем. Не слишком уютное убежище не имело дверей, вход — привален двумя бревнами. Сопровождавшие пленников индейцы-жандармы перекинулись парой слов с охранником, отодвинули бревна, в образовавшуюся щель протолкнули двоих моряков и юнгу и заторопились на площадь, где шли приготовления к празднику.
Как только трое друзей оказались внутри, запах гниения, разложившегося мяса ударил им в нос, не позволяя дышать.
— Да это настоящая бойня! — в ужасе вскричал Беник.
— О дядя, — жалобно заскулил Ивон, — меня тошнит!
— Здесь полно трупов! — подал наконец голос и Жан-Мари.
Немного привыкнув к темноте и оглядевшись, они заметили на грязном, липком полу неподвижные, окоченелые тела. Внезапно из угла послышались стоны. Жан-Мари подошел ближе, нагнулся и в лучике света, едва проникавшем в хижину, разглядел человека. Тот сидел, положив голову на колени.
— Кто вы? — спросил по-французски Жан-Мари.
Человек не отвечал.
Ивон, которому спазмы мешали говорить, собрав все же последние силы, прошептал:
