Луи Буссенар - Из Парижа в Бразилию по суше
— Чертов кашалот!
— Неужто крейсер? — спросил Сайрус, прилегший на кушетку.
— Да!.. И он видит нас как днем, чума на его голову!
— Вы так полагаете?
— Да, дьявол нас возьми! Мы попали в этот чертов электрический луч, как в хвост кометы!
— К счастью, корабль не сможет подойти к нам, не сев на мель.
— Но в голову его капитана может прийти фантазия потопить нас! Ведь судовые орудия заряжены не арбузами.
— Однако крейсер, по крайней мере, в четырех милях от нас.
— Ну и что? У него дьявольски сильная артиллерия.
— Откуда вам это известно?
— Этот корабль — не иначе как «Котран», один из наиболее грозных чилийских броненосцев… Гляньте-ка, он так уверен, что расправится с нами завтра днем, что спокойно тушит свои огни, подобно доброму буржуа, отправляющемуся почивать! Он даже не удостоил нас ни единым пушечным выстрелом.
— Ну и что же теперь с нами станет?
— Как что?.. Нас повесят, а судно с грузом конфискуют.
— Я бы предпочел поджечь два бочонка с виски в трюме, дать разгореться хорошему пожару и затем бросить шхуну на металлическое чудовище, чтобы взлететь на воздух вместе с ним.
— Командир корабля — не дурак, он не даст нам подойти близко.
— В общем, рассчитывать на спасение нечего…
— Если только нас не выбросит волной на берег.
— А это крах…
— Нашего предприятия. Конечно, мы при этом понесем значительные материальные потери, но зато спасем свои шкуры.
— О, великолепно!
— Что такое?
— Возможно, нас не повесят и не разорят! Видите красноватый свет вон там, по левому борту, со стороны берега?
— Смутно: у меня в глазах все еще мельтешит после электрического света.
— Или я глубоко ошибаюсь, или это огонь у входа в бухту Бурро. Только едва ли он, вспыхивая на рейде лишь время от времени, сможет помочь нам войти в нее.
— Мы были бы там в безопасности: по такому мелководью крейсеру здесь не пройти. Немедленно беру курс на свет!
— А если крейсер обстреляет нас завтра днем?
— Бурро, расположенный в дельте реки Искуанда, напротив города того же названия, — колумбийская деревня. У Чили слишком много хлопот с Перу, чтобы еще создавать трудности в отношениях с Колумбией.
— Но с корабля могут спустить одну и даже несколько шлюпок, и нас арестуют.
— У меня на шхуне несколько мин и два скафандра, так что их шлюпки сразу же взлетят на воздух!
— У вас на все есть ответ! А потому поступайте, как сочтете нужным…
Капитан, взявшийся за штурвал с начала этого диалога, погрузился в молчание, которое и хранил примерно в течение получаса, сосредоточив внимание на управлении судном, направлявшимся прямо на берег.
Свет по мере приближения к нему шхуны становился все ярче. Капитан никак не мог взять в толк, куда подевался вход в бухту, и уже собирался было изменить курс, как вдруг на носу судна раздался треск. Корабль, подхваченный неслыханной силой порывом ветра, повернулся вокруг своей оси, несмотря на отчаянное сопротивление, оказанное этому маневру парусами и рулем, и врезался в скалу, слегка приподнятую над водой.
В ответ на вопли ужаса, вырвавшиеся из глоток членов экипажа, послышались крики с берега, оказавшегося всего лишь в нескольких десятках метров от судна.
Несколько человек, сидевших вокруг костра, разожженного на небольшом возвышении, находившемся от воды в каких-то двухстах метрах, устремились на помощь потерпевшим кораблекрушение, размахивая головешками, чтобы осветить себе путь.
Капитан Боб выл, рычал, рвал на себе волосы:
— Да обрушится кара небесная на головы этих несчастных, которые развели тут огонь! Ведь это из-за них я решил, что передо мной Бурро, и в результате разбил корабль!.. Я разорву их на куски!.. Ко мне, матросы!.. Ко мне!..
Незнакомцы, невольно ставшие причиной катастрофы, поспешили предложить свои услуги незадачливым мореплавателям, изумляясь, почему орут на них моряки, устремившиеся с пропоротой скалой шхуны на твердую землю, и отчего столь угрожающи их позы и жесты.
Свет от головешек, заменивших факелы, позволил, словно в дневное время суток, различить на лицах пришедших на помощь людей выражение сочувствия.
Внезапно партнер капитана издал громкий, заглушивший все остальные голоса крик:
— Гром и молния!.. Мои французы: и граф де Клене, и друг его Жак Арно!..
— Полковник Батлер! — воскликнули изумленно французы.
— Ах, черт побери, наконец-то я нашел вас!.. И при каких обстоятельствах! Мы здесь не в «Палас-отеле», так что, поверьте мне, памятуя многие ваши поступки, не хотел бы я очутиться в вашей шкуре!..
ГЛАВА 2
Одиссея[467]полковника Батлера. —Лютая ненависть. —Намерение капитана Боба ограбить богатых пленников. —Арифметика пиратов. —Возмещение убытков сторицей. —Развлечение Жюльена. —Характер местных властей. —Задумка морского волка. —Таинственный страж. —Дверь в каменной толще. —Страшная месть. —В лепрозории![468]
Прирожденный спекулянт, отчаянный честолюбец и любитель строить воздушные замки, полковник Батлер, этот истинный янки, не знал по-настоящему, что такое ненависть, пока судьба не столкнула его с Жаком Арно и Жюльеном де Клене. Ибо чувство это недоступно человеку очень занятому, не имеющему возможности расходовать на следование эмоциям и свое драгоценное время, и силы. Но невероятное оскорбление, нанесенное наглому американцу Жаком в прихожей снятого французами номера в «Палас-отеле», отказ только что означенного лица от дуэли, использованный противоположной партией на выборах как аргумент против кандидатуры месье Уэллса, последовавшая вслед за тем вспышка ярости, поддавшись коей полковник совершил преступление и в результате был вынужден бежать, — все это споспешествовало тому, чтобы в душе презренного авантюриста проросли семена чувства, доселе практически ему неведомого.
Оскорбленный до глубины души, Сайрус Батлер, однако, скорее всего проглотил бы обиду, если бы его прожекты, касавшиеся месье Уэллса, удались, так как для таких людей нет ничего выше удачи. Совесть у них всегда в покое, и, когда цель достигнута, им остается только воспользоваться плодами победы — вещь обычная, особенно в Америке, где все продается.
Но полное крушение всех радужных планов, вследствие чего полковнику приходилось начинать жизнь сначала, причем в том возрасте, когда человек уже не без тревоги оглядывается на пройденный путь, родило в нем всепоглощающую, холодную, цепко ухватившуюся за него ненависть по отношению к тем, кого он считал виновниками постигших его неудач. Провал тщеславных и алчных замыслов, беспрестанно терзавших его, и не занятый ничем дельным мозг превратили Батлера в жертву ненависти, которая вскоре заменила, а точнее поглотила, все остальное. И с тех пор неукротимым янки владела лишь одна мысль: разбогатеть любой ценой и как можно скорее, чтобы расправиться со своими врагами жестоко и своеобразным образом, с некоей американской спецификой.
