Марк Гроссман - Камень-обманка
Часовщик грустно думал о том, что не за горами новый, 1922 год, и его опять приходится встречать на чужбине.
Вздохнув, Куросава взял со стола маленький колокольчик и потряс им. Дверь скрипнула, вошел китаец-слуга и молча остановился у порога.
— Вы знаете, Лю, — помолчав, произнес Куросава, — русские долго воевали между собой — и это их дело. Но свинец и золото — увы! — плохие супруги. Коротко говоря, мои ювелирные дела дышат на ладан. А ремонт часов — слишком мало, чтоб жить по-человечески. Согласитесь, в таком почтенном возрасте, как мой, грустно питаться придорожными травами, не так ли?
Слуга вопросительно взглянул на часовщика: зачем длинное предисловие?
На сером лице старика ничего нельзя было прочесть. Китайцу казалось, что зрачки застыли и уже не живут. Под бледной верхней губой виднелись крупные неровные зубы — и это тоже создавало впечатление, будто хозяин спит или умер.
Лю был полная противоположность Куросаве. Грубо и прочно сколоченный, он обладал недюжинной силой, был молчалив и мрачен, порой грубовато откровенен, как все сильные люди. Со стороны могло показаться — не слишком почтителен к хозяину.
— Итак, у меня — поручение, — продолжал Куросава. — Вы помните Хабару и Дина, не правда ли?
— Да.
— Они застряли на полпути к Шумаку — и в этом моя вина. Хабара и Дикой торопились, у них были на то, разумеется, причины, но все-таки мне следовало задержать их. Теперь они толкутся на Китое без теплой одежды и припасов, ожидая помощи. Неделю назад в городе появился Дин. Артель должна получить необходимое, тогда можно надеяться: и крыса станет тигром, когда придет ее день.
Куросава покосился на Лю.
— Или я говорю глупо?
— Нет.
— Г-м… Бывает, и каппа[48] тонет. Случалось, и Кобо[49] делал описки.
— Да, но игра стоит свеч.
— Благодарю. Однако перейдем к делу. Дин немощен и один не увезет груз в горы. Вы поможете ему, Лю.
— Когда идти?
— Дорога трудна. Более того — опасна. Неразумно забывать о ЧК.
— Я помню. Когда выходить?
Куросава не ответил на вопрос. Он мельком взглянул на непроницаемое лицо слуги, похрустел сухими пальцами рук.
— Поедете на санях. Оставите их артели и вернетесь в седле.
— Хорошо.
— Путь — по Китою, и его нетрудно запомнить. Тем не менее, замечайте все. Вам придется посещать артель. Это сброд, а я не хочу оказаться слепцом без посоха.
— Разумно, хозяин.
— Я поручил Дину быть моими глазами и ушами на Шумаке. Он предупрежден: за попытку обмануть меня — будет жестоко наказан. Впрочем, мы уже не раз толковали с вами на эту тему.
— Да.
— Вы довезете груз — и только. Не следует лезть на глаза старателям. Я вполне полагаюсь на них.
В глазах китайца мелькнула ирония.
— Они — достойные люди. Но позвольте вопрос, Куросава-сан?
— Прошу вас, Лю.
— Вы не опасаетесь, что я договорюсь с Дином и обману вас?
Вопрос, кажется, не удивил старика.
— Нет, не боюсь. Вам некуда бежать, мой друг.
— Но все же, если…
— Тогда вас накажут другие.
— Хабара? Дикой? Кто?
— Кто-нибудь из; них.
— Что говорить, если меня возьмет ЧК?
— Что угодно. Молчите лишь обо мне. Иначе я не смогу помочь вам. Жене и сыну скажите, что отправляю вас в Омск за партией часов.
— Да, хозяин.
— Поймать рыбу, не замочив рук, нельзя. Но в случае удачи — награда за все.
Куросава поморщился, снова ощутив, как горчит во рту и временами бестолково дергается сердце. Он поглядел на молодого человека и с завистью подумал о том, что для Лю слово «болезнь» так же бестелесно, как и слово «ад».
— Итак, — подытожил старик, нарушая короткое молчание, — вы рискуете головой, я понимаю это. Но глуп тот, кто не ест суп из рыбы фугу[50], глуп и тот, кто его ест. Вы отправитесь этой же ночью, Лю Джен-чан. Все распоряжения уже даны.
— Могу идти? — спросил слуга, и снова ничего нельзя было прочесть на его лице.
— Да. Вы встретите Дина в полночь в лавке господина Исикава. Лошадь, сани и груз — там. Я еще увижу Дина и поговорю с ним.
Вечерние сумерки уже сгущались над Иркутском, когда Куросава, укутав горло большим шерстяным шарфом и облачившись в пальто на меховой подкладке, вышел из своего дома на Спасо-Лютеранской. Было холодно, свежий снег скрипел под ногами, и, казалось, что тротуар в туманной дымке вечера уходит в иную жизнь.
У электротеатра «Глобус» японец остановился, рассматривая объявления, и редким прохожим в этот час виделось, что старик с неподдельным вниманием пытается разобраться в мешанине концертов, лекций и митингов, обещаемых афишами.
Минутой позже сюда подошел человек в новом полушубке, и его узкие слезящиеся глаза тоже, будто магнитом, притянул веер афиш.
Убедившись, что улица пуста, он чуть дотронулся до рукава часового мастера, сказал негромко:
— Я плиди, господина Кулосава.
— Здравствуй, Дин, — не поворачивая головы, отозвался часовщик. — Ты точен, как всегда.
— Ха! — вежливо оголил зубы китаец. — Я — холосая люди, господина Кулосава. Холосая люди — всегда смотли часы. Так?
— Мы дадим тебе все, что надо, — не стал отвечать на вопрос японец. — Но ты понимаешь, когда речь идет о деньгах, даже отец и дети — не родственники. Золото, принесенное тобой, далеко не то, зачем вы пошли. Я полагаюсь на тебя, Дин.
— Да, господина.
— С тобой отправляется Лю Джен-чан. Вы встретитесь в полночь в знакомой лавке. Однако что это за люди — офицер и девчонка?
— Они — холосая люди, — ухмыльнулся Дин. — Они люби длуг длуга.
— Возможно. Но все же не спускай с них глаз. Иди. И да хранит вас бог, мой друг.
ГЛАВА 14-я
В ОДИНОКОМ ЗИМОВЬЕ
Дин появился у землянок незаметно, и все увидели старика лишь тогда, когда он, усевшись на чурбан, стал стирать густой пот со лба.
— Дин! — закричала Катя. — Вернулся!
И по этому торжествующему крику Андрей вдруг понял, что она тоже, как все, боялась исчезновения китайца и тех бед, которые оно неминуемо должно было принести.
— Шибко тлудно, — бормотал старик, опираясь грудью на лыжные палки. — Дин — чесна человека. Дин много носи.
Китаец был в жалком состоянии: новый полушубок болтался на нем, как на вешалке, глаза слезились, а сухие, в трещинах, губы открывались с трудом.
— Ну, чё, старик? — спросил Хабара, и на лбу у него вздулась синяя жилка. — Чё скажешь?
— Красные есть Иэркуцыкэ, — пожал плечами китаец. — Нельзя ходи Иэркуцыкэ.
