Рута Майя 2012, или Конец света отменяется - Вепрецкая Тамара

Томина сожалела, что сооружение это можно было только обозревать снаружи: нельзя было ни подняться наверх, ни проникнуть к «господину» в гости.

Городище изобиловало барельефами, декором, маскаронами. Производили впечатление и обширные дворцовые и жилые комплексы с просторными патио, и Пирамида Совы, где тоже было когда-то найдено важное захоронение знатной персоны. На нее удалось вскарабкаться и оттуда обозревать окрестности: по одну сторону простирались джунгли, а по другую – монументальные сооружения Цибанче.

Диего Бернардо Рамирес завершил правку статьи для журнала, минуту сидел, прикрыв глаза, затем медленно потянулся к мобильнику и набрал номер.

– Как дела? – спросил он, услышав отклик собеседника.

– Сеньор Рамирес?

– Да-да. Рассказывай.

– Юноша путешествует не один. С девушкой. И, насколько я понял, за ними следят.

– Так я и думал! Кто?

– Пока не знаю, хотя имею на этот счет свои соображения.

– Говори.

– Я повременю. Понаблюдаю еще.

– Хорошо. Чем занимается Веловешски?

– Они просто осматривают городища майя.

– Понятно. Продолжай в том же духе.

«Похоже, я не ошибся», – подумал Рамирес, завершив разговор.

В нескольких километрах от Цибанче расположился загадочный археологический комплекс с красивым названием Кинична, что, видимо, переводилось как «Дом Солнца». Он представлял собой крупный трехуровневый акрополь, собранный в одной пирамидальной конструкции.

Вход на городище охранял фантастический великан. Совершенно немыслимой формы дерево или множество сросшихся деревьев. Его «туловище» напоминало чудовищную перевернутую арфу, на которой могли бы играть огромные тролли. Бесчисленные разнокалиберные и разномастные «струны» вцепились в сухую каменистую почву и распластались, словно куриные лапы. «Дека» этой своеобразной арфы состояла из сложного переплетения тонких древесных не то стволов, не то лиан, не то корней. А над всем этим «инструментом» возвышались безлистные кроны нескольких деревьев, наподобие причудливо разветвленных оленьих рогов, а вдоль главного многоствольного стержня из-под рогов, будто беспорядочные длинные волосы хиппи, свисали тонкие лианы. Этому-то великану и было поручено охранять автомобиль, после того как прошли церемония знакомства с ним и непременная фотосессия. Путешественники начали уровень за уровнем исследовать акрополь. Аннотации не содержали никакой полезной информации, кроме подробного описания самого сооружения.

– Ты что-нибудь знаешь про историю акрополя? – поинтересовалась Томина у Беловежского.

Он отрицательно помотал головой.

– А это не могло быть частью Цибанче?

– Не знаю, – буркнул он. – Не думаю.

Его раздражало, что информация так бестолково подана. И даже время строительства акрополя, хотя бы приблизительно, не указали. А между тем здесь была своя неповторимая атмосфера. Джунгли казались светлыми и легкими. Марина давно уже наслаждалась прелестью сочетания природы с творчеством древних. Александр успокоился, повеселел и предался радостному созерцанию в компании любимой спутницы. Они достигли самой вершины акрополя. Деревянное перекрытие довольно просторного храма дало им приятную тень, в которой они и устроились, чтобы передохнуть и вкусить красоту окружающего мира.

Обескураженная желанием мексиканца получить плату за навязанную лекцию, Марина все же прокручивала в голове его рассказ, признавая, что узнала много нового. Теперь она обратилась к Беловежскому с просьбой поведать ей о расшифровке иероглифов.

– Путь был долгим, – начал Александр. – Тот же самый Диего де Ланда, который уничтожил кодексы, вдруг спохватился и создал так называемую билингву.

– Как это?

– С помощью индейцев майя он попытался подобрать к некоторым иероглифам соответствующие латинские буквы или их комбинации.

– Но ведь у майя же не алфавитное письмо?

– В том-то и дело. Но все же без этого своеобразного «словарика» Ланды, боюсь, мы бы до сих пор не расшифровали иероглифы майя. Прошли века, прежде чем люди снова заинтересовались майяскими письменами, – рассказывал Саша. – Знаменитый немецкий путешественник Александр фон Гумбольт опубликовал часть Дрезденского кодекса майя. Уже известные тебе по Паленке Стивенс и Казервуд тщательно прорисовывали все надписи, которые им попадались. В конце девятнадцатого века немецкий ученый подошел к разгадке цифр и календарной системы майя. И начался исследовательский раж. Отправлялись экспедиции в поисках надписей, открывались новые городища, затерянные в джунглях.

– «Алфавит» Ланды не помогал?

– Ученые бились и спорили, что лежало в основе майяских знаков: буква, слог, слово или понятие. Была ли в нем фонетическая основа? Можно ли в поисках истины опираться на известные современные языки майя?

– Как сложно!

– Безусловно. Изучив календарь майя, ученые стали спорить, чему могли быть посвящены надписи на памятниках. Долгое время считали, что письмена повествуют о деяниях богов.

– А может, так оно и есть? – И Марина хитро подмигнула.

– Ты все надеешься на миролюбивую высокодуховную Атлантиду? Увы! – усмехнулся Саша. – Так вот, американка русского происхождения Татьяна Проскурякова изучала стелы из Пьедрас-Неграс и разгадала иероглифы, которые сообщали о рождении, коронации и смерти. Тогда стало понятно, что эти тексты относятся к реально существовавшим людям. Потом Генрих Берлин распознал комбинацию иероглифов, информирующую о том или ином царстве, и назвал их эмблемой. Он еще не понял, что эти иероглифы не являются символом царства и могут быть прочитаны. И содержат они не только название царства, но и титул его царя. Теперь эту титулатуру мы и называем эмблемным иероглифом, отчасти благодаря Берлину.

– Все это, вероятно, еще больше раззадорило ученых? Ведь, читая эти надписи, можно узнавать историю, – возбужденно проговорила Марина.

– Вот именно. – Беловежский все более распалялся: эпиграфика – излюбленная тема. – Однако, как читаются иероглифы, так и оставалось тайной за семью печатями. И в спорах летели перья и ломались копья. Американец Эрик Томпсон заявил, что это ни в коем случае не фонетическое письмо, а следовательно, поставил крест на его познаваемости, на возможности его дешифровки. Его невольным оппонентом стал Юрий Валентинович Кнорозов, который скрупулезно рассматривал Дрезденский кодекс. Опираясь на «билингву» Диего де Ланды и приняв за основу, что символы имеют точное фонетическое звучание, он пришел к выводу, что иероглифы могут и должны быть прочитаны. И он оказался прав – ему удалось верно прочитать несколько новых иероглифов, что в результате было первым шагом всей дешифровки. Томпсон обрушился на Кнорозова с сокрушительной критикой, ожидая поддержки со стороны остальных ученых. Но, на удивление, в начале 1960-х на сторону Юрия Валентиновича встали и другие исследователи, в том числе американские.

– Надо же! – восхитилась Томина. – В разгар-то холодной войны! Получается, майянистика далека от политической конъюнктуры?

– Да. И это радует, – признал Саша. – Итак, после всех этих перипетий продолжилось и по сей день идет изучение иероглифов, а также грамматики языка майя, сохранившегося в древних надписях.

– И один из величайших эпиграфистов всех времен и народов Александр Романович Беловежский скоро внесет свой вклад в майянистику, найдя «сосуд Ветрова». ¡Amén! – Марина воздела руки к небу.

Глава тридцать седьмая

Кохунлич

– Дорога такая же ужасная днем, как и вчера ночью, – ворчала Томина, свернув на Кохунлич.

– Но согласись, что ехать сейчас, в солнечный день, гораздо позитивнее, так что не ной, – отвечал Беловежский.

– Пожалуй, без Льороны действительно позитивнее, – согласилась она. – Даже трудно поверить, что мы вчера здесь такое пережили! Может, это мне приснилось?