Теодор Константин - В полночь упадет звезда
— Вы возвращаетесь из дому, сержант?
— Так точно, господин капитан! У меня был отпуск, который дал мне господин полковник. Если хотите, я могу показать отпускной билет, подписанный самим господином полковником. Он у меня в полном порядке.
— Не нужно. Сколько дней он вам дал?
— Четырнадцать дней, господин капитан, из которых шесть я был в пути.
— Откуда вы знаете сержанта Барбу Василе?
— Я узнал его здесь, у вас. Видите ли, до моего отъезда в отпуск я был связным, приносил и уносил корреспонденцию. Так что, приходя каждый день, я и познакомился со всеми, кто работает здесь у вас. Только вот их никогда не видел, — показал он на Улю Михая. — Они наверное, новенький. Господина курсанта Барбу я сначала знал только в лицо. Как-то раз мы поговорили немного. Он был дежурным по штабу и передал мне письмо для господина полковника. Потом угостил меня сигаретой, — у меня свои кончились, — и спросил, откуда я родом и чем занимался дома. А когда узнал, что я из Бухареста, очень обрадовался, и мы долго с ним разговаривали. Дня за два перед отъездом в отпуск встретил я его во дворе штаба, говорю, что уезжаю и могу письмо отвезти. Когда он услышал об этом, то очень обрадовался. Будто сейчас слышу: «Дорогой товарищ, очень прошу вас, если не застанете моей жены дома, найдите, пожалуйста, время зайти еще раз. Не оставляйте письмо у хозяйки. Мы с ней не в ладах, и боюсь, что она не передаст его». — «Ладно, господин курсант, — ответил я ему, — нечего меня так упрашивать. Можете быть уверены, что письмо попадет прямо в руки вашей жены». Он снова стал благодарить, мол, я оказываю ему большую услугу и он чувствует себя в долгу передо мной, а после войны мы обязательно выпьем как следует вместе. Я вам прямо скажу, господин капитан, мне редко приходилось встречать такого симпатичного человека, как господин курсант Барбу.
— Постарайтесь говорить короче, — оборвал его капитан Георгиу, многозначительно взглянув на Улю Михая. — Что вы сделали с письмом? Вы отнесли его?
— Разумеется, в тот же день, как приехал. Я живу на Колентине, а господин курсант Барбу — на Тей. Так что мы почти соседи. Я позвонил, и мне открыла пожилая дама. Очень она гордо на меня посмотрела. Я сказал ей, кого мне надо. «А зачем она вам? Вы, может, с фронта приехали?» — «Да, сударыня, с фронта. И принес письмо от ее мужа». Когда она это услышала, то прямо чудо как сразу подобрела. «Дорогой мой, — говорит, — вы не сможете выполнить его поручения. Дама, которую вы ищете, уже здесь не живет». — «Она переехала? — спрашиваю. — Вы не знаете ее нового адреса? Ее муж ждет от нее вестей, и мне бы не хотелось возвратитьея с пустыми руками. Ведь какая радость для солдата получить весточку из дому». — «Мне очень жаль, но я не знаю ее нового адреса. Она мне ничего не сказала, да я ее и не спрашивала».
Что было делать? Я ушел. Госпожа проводила меня до ворот. И тут вдруг слышу, вздыхает и говорит: «Господин солдат, — сразу видно, в чинах не разбирается, — хочу я вам рассказать кое-что по секрету. Только вы ни в коем случае не говорите ничего господину Барбу. Там у него и так хватает огорчений, незачем ему новые подбавлять. Но ведь так обычно случается: хорошим мужьям не везет на стоящих жен. Так и у господина Барбу. Человек он порядочный, спокойный, никогда ничем меня не задел, не обидел. Зато уж жена его… С кем хотите направо и налево изменяет ему… Ну я могу понять, когда женщина однажды потеряет голову. С кем не случается. Это можно даже простить, закрыть на это глаза. Но когда переходят всякие границы!.. Последний, с которым она спуталась, делает, должно быть, большие дела. С ним у нее что-то серьезное. Несколько дней тому назад она приехала на грузовике, сложила все вещи и уехала. Наверное, переехала к нему. Сказала, что потребует развода. Как вы сами уже поняли, она просто-напросто беспутная женщина. Она и за квартиру еще мне не уплатила. За шесть месяцев осталась должна. Когда я потребовала деньги, она сказала, что мне господин Барбу заплатит, когда вернется. А что если, не дай бог, господин Барбу уже не вернется, кто мне тогда заплатит эти деньги? Вот, господин солдат, какие еще бывают на свете женщины! Мужья на фронте, а они тут вытворяют бог знает что». Жаль мне Барбу, всё-таки он порядочный человек.
— Да-да, очень порядочный, — иронически подтвердил капитан Георгиу.
— Не так ли, господин капитан? Я тоже это говорю! Очень мне было грустно, когда я всё это услышал!.. Но рассказывать ему я и не подумаю. Пока я шел сюда, у меня сложился план. Я решил обмануть его. Скажу, что заходил один раз, а больше, мол, у меня времени не было.
— Письмо у вас?
— У меня. Где я могу увидеть господина курсанта, чтобы отдать ему?…
— Дайте-ка его сюда!
«Не иначе как с господином курсантом Барбу дело нечисто! — подумал артиллерист. — Неужели наделал каких-нибудь глупостей и я попадусь заодно с ним?»
Испуганно глядя на капитана, артиллерист пробормотал:
— Господин капитан, я хотел просто оказать ему товарищескую услугу. Если вам нужно это письмо, я отдам вам его. Я бы не хотел, чтобы вы подумали…
— Я ничего не думаю, а прошу у вас письмо потому, что сержант Барбу умер.
— Умер? Бедный господин курсант!.. Как же это случилось? Две недели тому назад он выглядел совершенно здоровым.
Артиллерист откозырял и вышел, растерянный и огорченный.
— Как видите, мы напрасно потеряли время! — подвел итог капитан Георгиу, когда они остались вдвоем. — Если бы я знал, что речь идет об обычной семейной драме, я бы поручил этого сержанта вам и вы бы его обо всем расспросили. Давайте посмотрим, о чем он говорит в письме.
Он открыл конверт и вынул оттуда несколько листов бумаги, исписанных с обеих сторон.
— Бог мой!.. Целый роман. Это свыше моих сил. Почитайте-ка его сами и, если найдется что-нибудь интересное, расскажите мне.
— Здесь читать, или я могу его взять с собой?
— Можете взять с собой и, если это вам доставит удовольствие, оставьте себе на память.
— Я предпочел бы прочесть здесь. У нас там в шифровальной очень тесно. Но если это вам помешает…
— Мне это нисколько не помешает, тем более, что я всё равно должен идти к начальнику штаба.
Капитан Георгиу просмотрел папку с бумагами, предназначенными для подписи начальника штаба, и, прежде чем выйти, сказал Уле:
— Если будет звонить телефон, не отвечайте. Я передам на станцию, где меня можно отыскать.
Оставшись один, Уля Михай закурил сигарету, потом начал читать письмо.
«Дорогая Ралука!
Благодаря счастливой случайности я могу написать тебе письмо, которое ты получишь, минуя военную почту. Называю это «счастливой случайностью», потому что написанное здесь ни в коем случае ве должно попасть на глаза военным цензорам. Вести, которые стали известны в последнее время, крайне меня беспокоят. Боюсь, что в конце концов коммунисты станут хозяевами положения. Нетрудно догадаться, что нас ждет и, в особенности, чего могу ждать я. Ты ведь знаешь, что у меня есть все причины бояться преследования после того, что случилось в Яссах. Я ни о чем не жалею и ни в чем себя не упрекаю. Именно поэтому мне совсем не хочется пострадать однажды за то, что я не считаю своей ошибкой. Меня всё время преследует мысль, что рано или поздно придется давать отчет за то дело. Эта мысль преследует меня как кошмар… днем и ночью. Я пытаюсь взять себя в руки, но мне это не удается. Но если сейчас это кое-как можно терпеть, то что же со мной будет завтра, когда кончится война! Мы все вернемся домой. Наконец-то наступит мир, правда с коммунистами у власти, но всё же мир. Те, которые сейчас выживут, смогут, по крайней мере лет десять, наслаждаться жизнью, радоваться тому, что не надо надевать шинель, тому, что смерть не подстерегает их каждый день, каждую секунду, радоваться, что наконец-то они избавились от грязи и вшей, могут переодеться, лечь спать в свою чистую постель, могут любить. Многого я тебе еще не называю… Но и того, что я перечислил, для солдата было бы вполне достаточно, чтобы чувствовать себя на вершине блаженства. Ведь это всё, о чем он мечтает! Скажи мне, а я смогу ли радоваться всему этому, зная, что меня ждет? Нет, конечно. (Я уже не говорю о горьком чувстве, которое испытывает человек, когда видит крушение всего, во что он верил, и торжество того, что он ненавидел.) Я долго думал: как же мне быть? Ждать сложа руки, пока придет моя очередь? Говорят, что, когда человек тонет, он хватается и за соломинку. А ведь и я не в лучшем положении, чем этот тонущий. Сидеть сложа руки и ждать развязки, приближение которой неизбежно, — от этого можно сойти с ума. Не знаю! Может быть, я просто трус. Наверное так оно и есть. Может быть, это страх человека, приговоренного к смерти, человека, который кончает самоубийством, потому что не в силах больше переносить ожидание казни?
