Василий Ефименко - Ветер богов
— Ладно, поэт! — улыбнулся Эдано. — Постараюсь.
В последнее время увольняли в город мало и неохотно. Чувствовалось какое-то напряжение. Участились проверки, учебные тревоги. Только в последние три дня, после отъезда подполковника по вызову в штаб армии, стало немного легче. Но завтра он должен был вернуться, и все ждали, что муштра начнется с новой силой.
“Завалюсь пораньше спать, — решил Эдано. — Да Адзуме поручу купить спиртного. Что-то Савада скис”.
Механик действительно был уже несколько дней мрачен и неразговорчив. Встречаясь с ним у самолета, Эдано старался расшевелить Саваду, а тот отвечал односложно или отмалчивался. Вот ещё эти слухи о какой-то огненной бомбе!..
После отбоя казармы замерли. Каждый дорожил минутами отдыха. Во сне каждый был свободен и, если повезет, мог в сновидениях увидеть близких, побывать в родных краях, встретиться с любимой. Только неудачникам мерещилась во сне разгневанная рожа ефрейтора или унтер-офицера…
Кто из обитателей казармы мог подозревать, что в это время в далекой Москве японский посол Сато, приглашенный в Министерство иностранных дел, выслушивает заявление Советского правительства. В заявлении указывалось, что Советское правительство, верное своему союзническому долгу присоединилось к Потсдамской декларации и этот акт Советского Союза является единственным средством, способным приблизить наступление мира, освободить народы от дальнейших жертв и страданий и дать возможность японскому народу избавиться от тех опасностей и разрушений, которые были пережиты Германией после её отказа от безоговорочной капитуляции. “С завтрашнего дня, то есть с 9 августа, — говорилось далее в заявлении, — Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией”.
Под утро весть о войне долетела до всего авиаотряда Такахаси. Сонный дежурный — низкорослый поручик — ошалело смотрел на врученную ему телеграмму.
Телеграмма из штаба армии была лаконична и заканчивалась словами: “Привести отряд в боевую готовность”. Важно и методично, словно шла обычная штабная игра, полковник Такахаси инструктировал командиров эскадрилий. Однако он был в явном затруднении и очень раздосадован тем, что в такую ответственную минуту рядам не оказалось Коно.
Все прежние планы отряда были рассчитаны на то, что Квантунская армия первой нанесет удар. Оборона игнорировалась, и сейчас было неясно, что следует предпринять.
Полковник любил поговорить. Но на этот раз он не успел исчерпать и половины запасов своего красноречия. Раздался воющий звук сирены — воздушная тревога.
“Эта не учебная”, — мелькнула у всех одна и та же мысль.
— По самолетам! — приказал Такахаси и кинулся к командному пункту — хорошо упрятанному и надежному убежищу.
В лучах восходящего солнца все заметили рой темных, увеличивающихся в размерах точек. Девять, восемнадцать, двадцать семь, — мысленно стал подсчитывать полковник и сбился.
Самолеты летели в два яруса.
Летчики и механики ещё только бежали к своим истребителям, а самолеты с красными звездами на крыльях уже были над аэродромом. В атаку пошла первая девятка. Судорожно закашляли японские автоматы и орудия ПВО, взметнулись трассы зенитных пулеметов. В тот же миг налетели русские истребители прикрытия. Шквальным огнем они гасили одну точку ПВО за другой. А на летном поле аэродрома творился ад. Тяжелые взрывы потрясали окрестности и грозным гулом отдавались в сопках. Взорвался склад с авиабомбами. Затем такая же участь постигла хранилище горючего — над ним взвилось яркое пламя. В воздух взлетали фонтаны щебня, обломки самолетов. Последняя тройка бомбардировщиков, отделившись от общего строя, скользнула в сторону штаба и казарм. В несколько минут авиаотряд подполковника Такахаси перестал существовать как боевая единица.
Эдано стал свидетелем катастрофы, постигшей отряд. Он вместе со всеми бросился к самолету.
“В воздух, — думал он на бегу, — скорее в воздух”.
Но перед ним поднялся смерч земли, закрыл горизонт и погасил восходящее солнце. Летчик провалился в бездонную черную яму.
Придя в сознание, Эдано, ещё не веря, что остался жив, увидел себя лежащим на пожухлой от жары жесткой траве. Он пошевелил одной рукой, второй подтянул ноги, сел. В ушах стоял непрерывный звон, словно там включен был зуммер телефонного звонка. Эдано поднялся, сделал несколько неуверенных шагов.
Над аэродромом уже не было ни одного самолета русских. Небо оставалось по-прежнему безмятежно синим, словно здесь, на земле, ничего и не произошло. Но так только казалось. С летного поля несло горечью пережженного масла, бензина, паленой краски и металла. Хранилище горючего пылало, вскидывая в небо фонтаны огня и черного дыма. Сизая стена дыма стояла и над Муданьцзяном. На взлетной полосе, подобно гигантским язвам, зияли широкие воронки. Среди изуродованных взрывами капониров и машин бродили люди, подбирая убитых и раненых. Эдано отыскал взглядом капонир со своим самолетом. “Уцелел”, — радостно подумал он. Около самолета копошился механик. “Савада!” И Эдано бегом, качаясь на ходу как пьяный, поспешил к нему.
— Эй, Савада! — крикнул ещё издали летчик. — Всё в порядке?
Эдано не расслышал ответа Подбежав вплотную, он повторил вопрос.
Летчику показалось, что губы механика шевелятся без звука.
— Ты что шепчешь? — взорвался он. — Говори толком.
Механик растерялся, потом, что-то сообразив, достал огрызок карандаша и бумаги. “Ты оглох, командир, — прочитал Эдано. — Это случается. Пройдет!”
— Как машина, исправна? — спросил Эдано, тряхнув головой, как после купанья.
“Машина вроде цела, — написал Савада на той же бумажке. — Но сперва надо засыпать воронку перед капониром”.
— Всех из звена сюда, на воронку! — приказал Эдано.
Он сидел в тени крыла и наблюдал, как выполнялось его распоряжение. Адзума приспособил под носилки кусок обшивки со своего разбитого самолета. Через час воронка была засыпана землей и общими усилиями самолет выкатили на бетонированную дорожку.
Эдано стал взбираться на крыло, чтобы проверить исправность мотора, и тут увидел стремительно выскочившую на взлетную полосу автомашину. В ней во весь рост, держась за ветровое стекло, стоял подполковник Коно.
8
Ещё в штабе армии, узнав о вступлении России в войну, подполковник Коно помчался в отряд. Скорее к самолетам, к подчиненным, чтобы они стали грозной для врага силой!
“Значит, неизбежное наступило, — лихорадочно размышлял он, трясясь в машине. — Но русские слишком самонадеянны, они ещё обломают себе зубы об укрепленные районы”. А он, Коно, во главе авиаотряда тоже не будет бездействовать.
