Татьяна Догилева - Жизнь и приключения Светы Хохряковой
Уж не знаю, насколько опасна эта земля, но не может быть, чтобы там не было забегаловки, где можно выпить настоящего кофе. А потом, что значит «опасная»? Может, местные жители охотятся на дельфинов? Или в лесах водятся дикие животные – хищники? Или змеи? Но я буду очень осторожна. У меня ведь четкие инструкции – идти лесом вдоль берега. Если почувствую опасность – сразу в воду. В общем, настроение у меня было боевое, никаких трудностей я не боялась. А вскоре появился и Джонни. Я стала радостно приветствовать его, но он даже не посмотрел в мою сорону, уткнулся носом в край плота, и скорость моего плавсредства заметно увеличилась. Я настырно, сев на колени, погладила его по голове и сразу отдернула руку. Чувствовалось, как сильно он нервничает, никогда я не видела его в таком состоянии. И вот тогда я испугалась, от моего благодушного настроения не осталось и следа. Значит, опасность действительно серьезная. Джонни не будет так нервничать из-за всякой ерунды. Я стала беспокойно оглядываться и прислушиваться и сразу поняла, в чем дело. Давно уже слышался какой-то гул, но он был смутным, и я просто не обращала внимания, занятая планами на будущее. Теперь гул стал отчетливее, и в небе показались три вертолета. Они были далеко, я пока даже не различала их цвета, но они явно летели по мою душу. Значит, меня обнаружили и значит – погоня. Ой-ой-ой! Мамочка моя родная! Вот я и влипла! Что они со мной сделают? Ну, по головке не погладят, это уж точно. В животе заныло, но я не поддалась панике. Хрен с ними, не могут же они меня убить, в самом деле. Попрошу я у них их поганое прощение и улечу домой. Еще раз с ненавистью взглянув на вертолеты, я полезла в палатку за сигаретами. Закурила прямо в палатке, хотя там и так дышать было нечем, очень уж припекло, выкурила сигарету до самого фильтра и хлебнула из маленькой фляжки джина. И сказала себе: «Ты не можешь просить у них прощения, потому что как только это сделаешь – сразу умрешь. Прямо там, на месте. Сколько можно плевать себе в душу и делать вид, что тебе все нипочем? Почему богатые подонки решили, что им все можно? Потому что их все боятся, и все им подыгрывают. Но я не хочу больше играть в их скотские игры. Я сыграю в свою игру. Убегу, доберусь до консульства, не дамся им в руки». И вылезла из палатки.
Берег, казалось, был уже близко. Он вдавался в океан огромным, покрытым зарослями утесом; за утесом берега были высокие, но не скалистые – забраться можно. На воде расстояние обманчиво, я прикинула, что нам еще километра полтора. Но дельфины устали, двигались мы не так быстро, как раньше. Зато винтокрылые летели на всех парах, – я уже могла хорошо их разглядеть. Один был наш, съемочный, выкрашенный в камуфляж, зато два других – серые, с грозной надписью Police. Во козлы, какие воздушные силы бросили против никому ненужной Светланы Хохряковой. Я курила очередную сигарету и наблюдала, как они приближаются. Они меня, видно, тоже разглядели, спустились пониже, сразу поднялись волны, и плыть стало еще тяжелее.
– Светлана Хохрякова! Немедленно остановите плот! – услышала я сквозь гул винтов истошный крик Бартоша, усиленный мощными динамиками. Я широко развела руки – мол, рада бы, но не в моих силах.
– Прыгайте в воду, вам будет спущена веревочная лестница, по которой вы подниметесь на борт вертолета! – поступило предложение с неба.
Интересно, снимают они эту водную феерию? На всякий случай, я показала камуфляжному вертолету неприличный жест.
– Хохрякова! Больше с тобой никто канителиться не будет. Ты перешла все границы. Мы открываем прицельный огонь по дельфинам!
И серые вертолеты плюнули какой-то огненной гадостью в воздух.
– Это предупредительный выстрел, ты видишь – мы не шутим. Прыгай в воду. Считаю до трех: раз…
На два я уже прыгнула и изо всех сил поплыла к берегу. Через мгновение под меня поднырнул Джонни, я растянулась вдоль его гладкого туловища, и попасть в него, не пристрелив меня, было невозможно. Два других дельфина ушли в глубину, так что на этом этапе мы всех обдурили. С вертолетов что-то кричали и по-русски, и по-испански, но я ничего не разбирала. Корундосы еще и постреливали, но как-то бестолково, в утес. Берег стремительно приближался. Я подумала: «Эх! Голову-то я так и не помою», а вслух тихо сказала:
– Я все помню: лесом вдоль берега.
И услышала: «Молодец!» Или мне послышалось. Я опустила руки, Джонни мгновенно исчез, а я почувствовала под ногами дно, и стала выбираться на каменистый берег под непрестанный истерический крик Бартоша, но до меня доходили только отдельные слова; он кричал почему-то про каких-то сепаратистов, я, естественно, не обращала ни малейшего внимания, потому что у меня была единственная задача – выбраться на берег, взобраться по достаточно крутому подъему и скрыться в лесу. Я уже даже приглядела подходящее местечко: среди камней виднелось нечто вроде тропинки, и я всем своим существом стремилась туда. Вылезла я из воды недалеко от намеченной тропинки, но сразу подниматься не получилось, совсем выбилась из сил, мне надо было хоть немного передохнуть, я рухнула около кромки воды и тяжело дышала.
Вертолеты гудели. Крики Бартоша перемешивались с какими-то призывами корундосов, которые тоже почему-то решили выйти в эфир. В общем, сумасшедший дом. А я лежала на берегу и говорила себе: «Сейчас встану и полезу наверх, вот еще немного полежу и встану».
И вдруг началась война. С утеса стали бабахать какие-то пушки. Я завизжала, совершенно обезумев от страха. Полицейские вертолеты отвечали пушкам летящим огнем. Земля подо мной дрожала, все было в дыму, и грохот стоял страшный. Я не оказалась смельчаком и, закрыв голову руками, с зажмуренными глазами только бессмысленно кричала:
– А-а-а!
На меня сыпались камни, было очень больно, и мелькнула мысль: это конец. И это действительно был конец – что-то с невероятной силой ударило меня по затылку. Под закрытыми веками полыхнул режущий оранжевый свет, отозвавшийся невыносимой болью во всем теле, от которой я не могла вздохнуть; потом свет стал тускнеть и заволакиваться постепенно усиливающейся чернотой. Я сказала себе: «Все, умираю» – и чернота стала абсолютной.
Потом чернота сменилась картинкой: какие-то люди несли меня по тропическому лесу, люди эти были страшные и злые, и я поняла, что они несут меня в ад. Боль во всем теле была такой всепоглощающей, что я заплакала, представив себе, что теперь так будет всегда.
Потом снова чернота, из которой я выныривала, чтобы увидеть очередную картинку – меня везли в каком-то автомобиле. Я подумала, что ад, видимо, не очень близко и что же ждет меня там, если уже сейчас так невыносимо больно и страшно. Мелькнула дикая мысль: нельзя ли сбежать? И сразу передо мной возникла большая бетонная труба, вроде тех, которые прокладывают для теплоцентралей. И я поползла по этой трубе, в конце которой виднелся легкий свет. Меня никто не преследовал, только боль. Я ползла на четвереньках и выла, реально ощущая ладонями и коленями шершавость бетона. Труба была бесконечной, но я все ползла и ползла; стремилась к свету, потому что знала: там – мое избавление.
