Майк Джемпсон - Уклоны мистера Пукса-младшего
Джемс слишком потрясен. Он прощается. Он должен отдохнуть.
Снова — темная передняя. Снова — вдвоем сАничкой. Сегодня Джемс смелее: он целует обе руки. Аничка хохочет:
— Поцелуйка! Дамский угодник!
Дверь разделяет их на целые сутки.
Ночь Джемс провел без сна. Впечатления мучили его. Он обдумывал все, от самой ничтожной мелочи, до крупнейших событий.
Утром, спустившись в столовую, Джемс продолжал размышлять. Ночь не принесла никаких решений. Для того, чтобы привести свои мысли в порядок, Джемсу нужен был срок больший, чем несколько дней.
Два дня — от семи утра до позднего вечера — бродил Джемс в сопровождении Джорджа по заводам и фабрикам.
Джемс — это было у него в крови, это он всосал вместе с молоком матери — был сыном своего класса. Следует сознаться, что у капиталистов есть одна хорошая черта — они искренно любят промышленность, приносящую им доход. Они верят цифрам, связанным с промышленностью.
Два дня Джемс изучал цифры и нанизывал факты на нить промышленности.
Для начала Джемс взялся за цифры производительности труда и заработной платы.
Он думал: если хозяевами всего являются рабочие, — они должны скверно работать и много зарабатывать. Они должны — ибо рабочие всего мира, по мнению Джемса, одинаково жадны и глупы — вырабатывать скверный продукт и, наряду с этим, бешено гнаться за высокой зарплатой. И себестоимость продукта должна быть, поэтому, высокой.
Факты, однако, не подтвердили размышлений Джемса. Промышленность в Советском Союзе работала вовсе не плохо. Заработная плата была достаточно высока и росла из года в год, но производительность каждого рабочего не была низкой. Наоборот — она все время повышалась.
Не мог понять Джемс и того, что рабочие работают сознательно. С детства Джемс знал, что основное занятие рабочих — обманывать предпринимателя. А тут, за редкими исключениями, работали охотно, контора показывала правильную выработку, рабочий не мошенничал.
Все это было чрезвычайно странно. Джемс даже пошел на ловкий трюк: подозревая, что Джордж показывает ему только хорошо поставленные предприятия, он, увидев вывеску, потянул Джорджа за рукав:
— Можно нам зайти сюда?
Кажется, Джордж понял его. Он вспыхнул, но затем с охотой ввел Джемса на территорию маленького штамповочного завода. Но и там было то же, что и всюду.
Под вечер Джемс получил переведенную на английский вырезку из газеты. Весь вечер, забыв об Аничке, сидел Джемс над цифрами. Он вспоминал все слышанное и читанное по поводу советской промышленности и видел, что правда в этих, советских, цифрах.
Да, они дошли в 1927 году до довоенного уровня. Они даже опередили его.
Да, валовая продукция цензовой промышленности в СССР стоила в 1926 году 4.160 миллионов рублей, а в 1927 — 4.992 миллиона.
Да, государственная промышленность дает на рынок почти семь десятых всех товаров. И соотношение из года в год растет.
Да, у них уменьшается безработица. В 1926 году прирост рабочей силы равнялся двадцати пяти процентам.
Да, они действительно восстанавливают промышленность — в прошлом году капитальное строительство вместе с электростроительством стоило 900 миллионов рублей, а в этом году будет стоить 1.200 миллионов рублей.
Да, они растут.
И они — молодцы. Они, враги, здорово работают. У них изумительная целеустремленность: все, начиная от школы и кончая парламентом, имеет одну цель — строительство социализма.
Боже мой, они очень крепко стоят на ногах: партия, управляющая страной, имеет время для споров по теоретическим вопросам. Если объявляется какая-нибудь кампания, — ее проводит вся страна.
Вообще, поразительное явление: вся страна мыслит, как одно целое. Сперва появляется в прессе несколько статей. И это не статьи официальных лиц, — нет, эти статьи пишутся под шум моторов или в дымной избушке. Затем власть учитывает эти статьи, а потом мысли, высказанные отдельными рабочими или крестьянами, возвращаются к ним уже в виде декретов или обращений.
И при всем этом не было основного, по мысли Джемса, фактора развития промышленности и торговли, — не было конкуренции.
Все это было грандиозно. Период шатаний Джемса кончился. Он перестал качаться, как маятник, между белыми и алыми[58] мыслями. Для него стало ясным, как библейские тезисы, одно: страна действительно развивается, все, кроме, конечно, ничтожной горсточки борцов против коммунизма, довольны властью, а власть все время стремится к улучшению жизни. Но не менее ясно было и то, что это — враги. Самые страшные враги. Враги, которых необходимо ненавидеть, потому что они слишком сильны.
Но ненавидеть Джемс не умел. Его с детства приучили презирать представителей другого класса. А здесь презрение не вязалось с действительностью, таяло и исчезало.
Джемс был очень растерян. Джемс отказывался понимать что бы то ни было.
Внешний мир превратился в яркий, вращающийся круг, ослепительно мчавшийся; Джемс стоял в центре круга, непонимающий, ошеломленный, окруженный обломками разбитых богов и храмов.
Ах, дорогой читатель! Если бы от автора зависело дальнейшее течение романа, он, автор, не замедлил бы превратить Джемса в отчаянного контр-революционера, кладущего свою жизнь на алтарь борьбы с советами. Но автор вынужден записывать события так, как они происходили. Автор обязан не извращать правды. Не автор руководит Джемсом и иными героями, но герои — автором.
Вот почему автор, снимая с себя всякую ответственность перед людьми, обязан констатировать, что Джемс на некоторый период утерял свое классовое самосознание и стал, если не сочувствовать, то, во всяком случае, одобрять большевиков. Джемс понимал, что это ужасно. Историки доброй, славной Англии в будущем разложат ощущения Джемса по научным полочкам и наклеят на них соответствующие этикетки с мудреными латинскими названиями. Пока же Джемс резко левеет, с ужасом вспоминает о своих днях в Англии и направляется к Аничке. Он должен начать действовать, чтобы привести в порядок свои растрепанные чувства, но определенного плана у него пока нет. Пока он направляется к Аничке, чтобы…
Автор надеется, читатель, что вы сами понимаете, зачем направляется Джемс к Аничке.
Вы должны это понять, читатель, хотя бы из следующего разговора:
— Анни, я очень взволнован.
— Чем, Рой?
— Анни, сердце человека, потрясенного жизнью, полно любовью.
В этом месте беседы Аничка не замедлила покраснеть и потупить глаза.
Джемс встает:
— Анни, я в чужой стране. Я, в данный момент, нищий. Но я готов швырнуть всего себя к вашим ногам. Мое сердце, Анни…
