Марк Твен - Вильсон Мякинная голова
«Все остальное, сударыня, не представляетъ собою особеннаго интереса. Освободившись въ двѣнадцатилѣтнемъ возрастѣ отъ этого рабства, мы чувствовали себя въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ взрослыми людьми. Ранній жизненный опытъ доставилъ намъ много полезныхъ свѣдѣній. Между прочимъ, мы научились заботиться о собственныхъ своихъ интересахъ: защищаться отъ жадности антрепренеровъ, которые напоминаютъ собою акулъ, и вести дѣла безъ посторонней помощи такъ, чтобы всѣ барыши поступали въ нашу пользу. Мы путешествовали по разнымъ странамъ въ теченіе многихъ лѣтъ, пріобрѣтая при этомъ кое-какія свѣдѣнія изъ иностранныхъ языковъ, ознакомляясь съ необычайными зрѣлищами и странными обычаями. Такимъ образомъ, мы пріобрѣли весьма интересное, обширное и разнохарактерное образованіе. Мы вели очень пріятную жизнь, побывали въ Венеціи, Лондонѣ, Парижѣ, въ Россіи, Индіи, Китаѣ, Японіи…
Черная негритянка-невольница, Нэнси, при этихъ словахъ просунула голову въ дверь и воскликнула:
— Старая барыня, весь домъ у насъ биткомъ набитъ народомъ! Всѣмъ смерть какъ хочется поглядѣть вотъ на этихъ господъ!
Указавъ на близнецовъ кивкомъ головы, она спрятала таковую опять за дверь. Вдовушка была внѣ себя отъ радости и рѣшила воспользоваться столь благопріятнымъ случаемъ, дабы показать залетѣвшихъ къ ней рѣдкостныхъ пташекъ своимъ друзьямъ и сосѣдямъ, — простодушнымъ людямъ, которымъ наврядъ ли доводилось когда-либо видѣть иностранцевъ. Что касается до сколько-нибудь выдающихся чужеземцевъ, то ихъ, безъ сомнѣнія, никогда еще до сихъ поръ не видывали на Даусоновой пристани. Во всякомъ случаѣ, радостное возбужденіе тетушки Патси было весьма умѣреннымъ по сравненію съ тѣмъ, которое охватило Ровену. Дѣвушка чувствовала себя какъ бы вознесшейся превыше облаковъ. Казалось, будто она паритъ въ воздухѣ, не прикасаясь къ землѣ. Ей представлялось, что она переживаетъ самый великій день и наиболѣе поэтичный эпизодъ въ безцвѣтной исторіи родного ея скучнаго провинціальнаго городка. Ей предстояло находиться въ фамильярномъ сосѣдствѣ съ дивными источниками славы, которая охватывала ее всецѣло могучей своею волною въ то время, какъ остальнымъ дѣвицамъ дозволялось только завистливо смотрѣть на эту славу со стороны, за невозможностью стать участницами таковой.
Вдовушка, Ровена и сами чужеземцы были готовы къ торжественному пріему.
Пройдя черезъ сѣни и пропустивъ гостей близнецовъ впередъ, хозяева вошли вслѣдъ за ними въ открытую дверь зала, откуда доносилось глухое жужжаніе говора. Близнецы заняли позицію возлѣ дверей. Вдовушка стояла рядомъ съ Луиджи, а Ровена рядомъ съ Анджело. Тотчасъ же затѣмъ начался церемоніальный маршъ съ торжественными оффиціальными представленіями. Довольная улыбка не сходила все время съ лица вдовушки, которая, принимая процессію именитыхъ согражданъ, препровождала ее затѣмъ къ Ровенѣ. Все это соединялось со слѣдующимъ церемоніаломъ:
— Добраго утра, сестрица Куперъ! (рукопожатіе).
— Добраго утра, братецъ Гиггинсъ! Графъ Луиджи Канелли, мистеръ Гиггинсъ! (рукопожатія, за которыми слѣдуютъ со стороны Гиггинса пожирающій пристальный взглядъ и заявленіе: „Радъ васъ видѣть“, а со стороны графа Луиджи, вѣжливое наклоненіе головы и замѣчаніе: „Радъ это слышать“).
— Добраго утра, Ровеночка! (рукопожатіе).
— Добраго утра, г-нъ Гиггинсъ! Имѣю честь представить васъ графу Анджело Капелли (рукопожатіе, пристальный взглядъ, полный восхищенія. „Радъ васъ видѣть!“ (улыбающееся) „Радъ васъ слышать!“ и Гиггинсъ уходитъ). Ни одинъ изъ посѣтителей не чувствовалъ себя въ своей тарелкѣ, но такъ какъ все это были люди добросовѣстные, то никто изъ нихъ даже не притворялся, будто чувствуетъ себя такимъ образомъ. Никому изъ нихъ не доводилось передъ тѣмъ видѣть человѣка, носившаго аристократическій титулъ, и никто не ожидалъ даже и на этотъ разъ встрѣтиться съ подобнымъ высокопоставленнымъ лицомъ. Графскій титулъ новоприбывшихъ иностранцевъ явился поэтому для почтенныхъ горожанъ своеобразнымъ, съ ногъ сшибательнымъ сюрпризомъ, который захватилъ ихъ совершенно не подготовленными. Немногіе лишь пытались поставить себя на уровень требованій, предъявлявшихся такимъ титуломъ, и отвѣчать робкимъ „милордъ“ или же „ваша свѣтлость“ и т. п. Большинство чувствовало себя, однако, въ конецъ подавленными непривычнымъ словцомъ, съ которымъ соединялось туманное благоговѣйное представленіе о дворцахъ, украшенныхъ придворными въ позолоченныхъ мундирахъ, о торжественномъ церемоніалѣ и августѣйшихъ вѣнценосцахъ. Торопливо обмѣниваясь рукопожатіями, такіе смиренные горожане безмолвно удалялись. Отъ времени до времени, какъ это вообще случается при оффиціальныхъ пріемахъ, какая-нибудь ненормально добрая душа задерживала процессію, заставляя всѣхъ дожидаться, пока она наведетъ справки, въ какой именно степени понравился братьямъ-близнецамъ провинціальный городокъ, сколько времени разсчитываютъ они тамъ гостить, какъ поживаютъ ихъ родственники и тому подобное. Затѣмъ, упомянувъ про погоду, добрая душа выражала надежду, что жара вскорѣ спадетъ, и вообще устраивалась дабы, имѣть право объявить по возвращеніи домой: „Я имѣлъ съ ними продолжительный разговоръ“. Тѣмъ не менѣе, никто не сказалъ и не сдѣлалъ ничего такого, о чемъ слѣдовало бы потомъ пожалѣть, а потому оффиціальный пріемъ закончился совершенно прилично и къ взаимному удовольствію.
Затѣмъ завязался общій разговоръ. Близнецы переходили отъ одной группы горожанъ къ другой, причемъ безыскуственная ихъ вѣжливость, соединенная съ утонченнымъ изяществомъ и безхитростной простотою рѣчей, вызывала общее одобреніе и восхищеніе. Они понравились рѣшительно всѣмъ. Вдовушка слѣдила съ горделивымъ взоромъ за побѣдоноснымъ ихъ шествіемъ, а Ровена отъ времени до времени говорила себѣ съ чувствомъ глубочайшаго самодовольствія:
— А между тѣмъ они вѣдь наши, совсѣмъ наши!
У матери и дочери не оставалось, впрочемъ, ни одной свободной минуты. Въ обвороженныя ихъ уши лились безостановочнымъ потокомъ всевозможные разспросы касательно близнецовъ. Каждая изъ нихъ постоянно была окружена группою внимательныхъ слушателей, едва осмѣливавшихся переводить духъ. Каждая сознавала въ глубинѣ своего сердца, что впервые еще постигла истинное значеніе „славы“. Оцѣнивъ по достоинству славу, которую они переживали теперь, мать и дочь не удивлялись болѣе тому, что люди во всѣ времена готовы были жертвовать меньшими благами: богатствами и даже самою жизнью, дабы отвѣдать такого выспренняго дивнаго блаженства. Наполеонъ и подобные ему честолюбцы становились для нихъ понятными и находили себѣ въ ихъ глазахъ оправданіе.
