Владимир Мазур - Граница у трапа
Кучерявый был вне себя. Надо же, чтоб проклятая таможня вытащила его «левое» золото, которое он с таким трудом приобрел на собственную соввалюту, с риском пронес на судно, трясясь от страха, спрятал на прогулочной палубе в ящике под скамьей, где хранились спасательные пояса. За «внеплановое» золото он рассчитывал получить приличную сумму. Сколько денег угробил, сколько нервов — и все напрасно! Дополнительный заработок должен был поставить внушительный восклицательный знак на его контрабандном поприще. Получив от Морозова причитающиеся «плановые» за «законные» монеты, сложив с имеющимися, приплюсовав «левые», Кучерявый намеревался уйти на заслуженный отдых. За время «работы» у него и зубы стали шататься, и седых волос изрядно прибавилось.
Он тащился к проходной, пузырясь от злости. Такой кусок вырвать из глотки! Передавить бы всех таможенников!
Когда незнакомый таможенник, остановил его и пригласил войти, Кучерявый готов был кусаться и царапаться.
— Ну, шо от меня надо? — зло спросил он, намеренно ломая язык. — Тамочки проверяли, ту-точки проверяют.
— Повторный досмотр. Пожалуйста, паспорт.
Саркастически хмыкая, Кучерявый двумя пальцами подал паспорт, бросил вещи на стол.
— Н-на! Ишши, ишши, таможня. Только в темпе! Меня муттер дома дожидается, а стоянка — всего ничего. У тебя ж нюх, нюх должен быть. «А нюх, как у собаки, а глаз, как у орла!..»
Я понял, почему у Кучерявого — так значилось в документе — воинственное настроение: от него разило спиртным.
— Дышите в сторону, моряк Кучерявый, — попросил я. — У меня закусывать нечем.
— За свои пью, — традиционно огрызнулся Кучерявый. — Шоб у тебя был нюх, ты б сразу понял, что у меня того, чего ищешь, нема. Мы этим не занимаемся. Мы ис-чо хочем плавать. Ты хоть скажи, чего шукаешь? — кривлялся Кучерявый. — Ась?
— Что ищем, то найдем, — заверил я. — Скоро будет ваш, с «Амура», контрабандист рассматривать небо в крупную клетку. Так что не унывай!
— Это как же вы его найдете? — осклабился Кучерявый. — По звездам?
— В кино ходишь? Телевизор смотришь? Ну, так должен знать. Есть эксперты...
Я сам не знал, будет ли проведена экспертиза, стоит ли говорить о таких вещах, но уж больно захотелось утереть нос разошедшемуся моряку. Еще больше хотелось прервать его разглагольствования. Нельзя. Я при исполнении, на мне форма. И еще — я понимал этого забулдыгу.
И Кучерявого, и других, подвергавшихся досмотру, понять несложно. Все сознают необходимость контроля при пересечении границы, но внутренне противятся ему. Да я сам, проходя досмотр в аэропорту, чувствовал себя неуютно под бдительным взглядом досматривавших. Казалось, в самом деле припрятано что-то недозволенное, начинал нервничать... А тут каждый раз при возвращении домой. У кого угодно нервы сдадут.
— Ш-шерлок Холмс! Таможня против Фантомаса! Люди в море девятый вал на грудь принимают, а тут их шманают почем зря.
— Хватит! — остановил я. — Стоянка два дня, а я отнял не больше десяти минут.
— Но-но! Это мое время, законное! Тамочки искали, туточки ищут. Хлебом не корми, дай людям настроение испортить.
Но Кучерявому не хотелось уходить просто так. Ему надо было сказать, объяснить... Он чувствовал себя почти пойманным и поставленным перед вереницей вопросов, на которые надо было отвечать немедленно.
— Прошу же! — показал я на открытые двери.
Виляя задом, Кучерявый наконец провел свое толстенькое тело, обросшее узлами и картонками, в дверь, дернулся и пробкой выскочил на раскаленную сковородку припортовой площади.
Он медленно одолевал ступеньки, ведущие в город, размышлял об услышанном. Уяснив характер надвигающейся опасности, затряс головой. Ничего себе! Будут эксперты снимать отпечатки пальцев или нет — полбеды. Молодой мог и насочинять. Но надо что-то предпринять. Что именно, Кучерявый не знал. В последнее время он привык во всем полагаться на Морозова. Надо навестить его и вместе все обсудить. Пусть тоже мозгами шевелит. Он в этом заинтересован не меньше. Но как рассказать о «левом» золоте? Прибьет, поди.
Обливаясь потом, тащился к троллейбусной остановке и мучался оттого, что сгинули, безвозвратно исчезли его денежки.
А начиналось так хорошо!
Он прекрасно понимал, что наносит ущерб государству, что поощряет спекулянтов и расхитителей, но верил, что все — до известной поры.
Бросит плавать, займется юриспруденцией или искусством и станет другим человеком. Можно, например, вращаться в киношных кругах. Очень даже прибыльное дело....
И вот на́ тебе! Такой просчет! Не послушал шефа, на свой страх и риск занялся самодеятельностью — и погорел. Ушли деньги. Кто возместит убытки? На ком отыграться?
Я закрыл двери на ключ и пошел к Никитину на восемнадцатый склад в таможенный отсек.
В прохладе гулкого помещения Никитин заканчивал оформление двух стелющихся по земле лимузинов. Шоферы, почти невидимые за дымчатыми стеклами, вывели машины наружу. Никитин подписал бумаги, опечатал отсек, не очень прислушиваясь к моим жалобам на подвыпившего моряка.
— Запомни: лишние эмоции — враг здоровья. Все чепуха. Вести досмотр надо так, чтобы на прощанье руку жали и спасибо говорили.
— Как? — удивился я. — Человеку лезть в чемодан, а он чтоб радовался?
— Именно! И попутно объяснять важность нашей работы, улыбаться. Ну, ничего, научишься.
Мимо нас неслышно, словно приведения, проплыли посольские машины. Они исчезли за портовыми строениями. В сутолоке, среди автокаров, сплетений железнодорожных путей, портальных кранов, грузчиков, черных бортов, запаха смолы, древесины, скрипа талей, криков «вира», «майна» они были пришельцами из фантастической жизни, где сверкают накрахмаленные манишки, заключаются сделки, льется шампанское... Кстати, вечером не забыть зайти к Наташе. Наташа, Наташа...
Морозов вдохновенно врал Ильяшенко о том, как таможня нашла и конфисковала всю партию золота. Убытки — поровну на всех.
— Нет, Юрочка, — покачал гривастой головой Ильяшенко. — Мне вернешь. Не я виноват, что вы там прошляпили. Это, как говорится, ваша печаль. И вообще... Мой совет: камбалой на дно, и замри. В рейс иди пустым. Выполнять все соцобязательства, чаевых не брать, гнать план. Да... Жаль золотишка. Такая партия!
Он уловил в уголках глаз Морозова легкую усмешку, резко спросил:
— Что ж в разные места не рассовал? Учу, учу!
— Да как-то так...
— А может, все-таки разделил? Смотри, Юрик! Мое — верни!
— Не верите — проверьте! — обиделся Морозов.
— Да уж придется. М-да... Посоветуюсь, как с тобой быть. В общем — камбалой на дно. И никакой самодеятельности. Мне не звони. Сам найду, если понадобишься.
