Рута Майя 2012, или Конец света отменяется - Вепрецкая Тамара

Карлик поднимается по ступеням своего дворца и призывает всех к вниманию:

– Я не могу пока назваться Царем и взять скипетр власти. Нет дворца, достойного моей волшебницы-матери. Нет зданий ни для воинов моих, ни для подданных. Нет храмов для поклонения богам. Нет площади, где все собирались бы вместе и радовались свершениям народа. Вы назовете меня Царем, когда я построю новый город. Тогда же и ваш прежний правитель пройдет свое испытание.

И наутро народ не узнает свой город.

– Для меня, старухи матери, воздвиг мой сын-Карлик Пирамиду Старой волшебницы, – говорит мне старая женщина. – Для всех подданных отстроил грандиозные сооружения, красивые и удобные. Вы называете их теперь Двором Монашек, Зданием Черепахи, Великой пирамидой. Для состязаний построил Стадион для игры в мяч. Для поклонения богам возвел он Пирамиду Волшебника. А на площади перед Дворцом Правителя создал новый алтарь. Украсив монолитную колонну барельефами и иероглифами, он придал ей сакральное значение. Алтарь перестанет теперь быть только местом казней и наказаний. Это скорее символ axis mundi – Дерева мира. Видишь, новая платформа станет тронным местом для Царя-Карлика. Каменный трон в виде смотрящих в разные стороны ягуаров. Сама платформа ниже прежней. Царь не хочет возвышаться над своим народом. Зато в ее основание мой сын-Карлик не поскупился заложить дары богам.

Карлик встречает свой народ, сидя на ягуарьем троне. Старушка мать стоит рядом и что-то горячо шепчет ему на ухо, словно спешит донести что-то важное. Наконец она спускается и опять становится возле меня. Лицо ее взволнованно. Я слегка приобнимаю ее, чтобы поддержать ее в эту непростую минуту.

– Всем в этой жизни я обязан своей матери, великой волшебнице, хранившей, по воле богов, магические музыкальные инструменты, – начинает говорить Карлик. – Она вырастила меня и выкормила. Она выстрадала мое восхождение и смиренно приняла ту истину, что предсказанный Царь – именно я, ее нелепый сынок. Я верю своей матери всецело и всю жизнь привык слушаться ее.

Люди молча внимают, мало кто понимает, куда клонит новый Царь.

– Моя старушка мать только что дала мне напутствие, сказав: «Будь справедливым и всегда признавай истину! Не забывай, что иногда важнее быть добрым, чем справедливым. Слушай голоса богов, но прислушивайся и к голосам людским. Никогда не унижай простых людей и чрезмерно не доверяй власть имущим!» Ее слова – заповедь для меня. Так я и обещаю править.

Восторженный порыв охватывает всю площадь:

– Ура новому Царю! Казнить старого тирана!

– Зачем казнить? – удивляется Карлик. – У нас осталось условие, что на его голове тоже разобьют плоды кокойоля. Он сам выбрал свою судьбу. Но всегда остается шанс: вдруг боги пощадят его. Так что вверим его судьбу богам.

– Это будет самый великий и справедливый правитель Ушмаля! – умиленно бормочет моя старушка. – Запомни мои слова, дочка!

Но в глазах ее мелькнул потаенный огонь злорадства и ликования, осветивший на мгновение лицо самого Карлика. В улыбке нового правителя мне померещился оскал будущего тирана.

– Ты долго будешь там общаться с игуанами? Они, конечно, красавцы, не отрицаю, но иди сюда, посмотри, какой чудесный трон, – услышала Марина чуть насмешливый голос Александра.

Она подошла к платформе с ягуарьим троном и пробормотала:

– Тяни-толкай!

Глава сорок седьмая

Ушмаль. Кабах. Шкалумкин

– Вид отсюда шикарный! – воскликнул Быстров.

Они стояли на девятиярусной пирамиде Темпло Майор, или Великой Пирамиде.

– Основные комплексы Ушмаля как на ладони, – согласился Танеев.

– Величественный город создал Царь-Карлик, – улыбнулась Томина.

– Легенда понравилась? – подмигнул Андрей Михайлович.

– Я вообще собираю легенды, – уклончиво ответила девушка.

– Сказка – ложь, да в ней намек… – засмеялся Николай Андреевич.

Беловежский как-то недобро посмотрел на Марину и обратился к Быстрову:

– Вы верите в чудеса, Николай Андреевич?

– Ох, молодой человек, в моей жизни такое происходило, что не верить было бы нечестно с моей стороны, – усмехнулся археолог, и вдруг его внимание привлек декор верхнего храма. – Смотрите, здесь не только крестики-нолики в облицовке здания, но и как будто попугайчики.

– Верно подметили, – обрадовался Танеев. – Этот храм так и называют Храмом Попугаев.

– Бог мой, а это что еще такое? – Александр указывал куда-то вниз на руины одиноко стоящей ажурной стены.

– А-а, Беловежский, это ты Голубятню приметил, – подсказал Танеев. – Пойдемте-ка прогуляемся к ней.

Пологая лестница вела на низкую платформу, где, подобно поезду в разрезе, тянулось длинное одноэтажное сооружение. Его некогда венчал оригинальный кровельный гребень – девять перфорированных ступенчатых треугольников, теперь изрядно пострадавших от пыли веков. На фоне лазурного неба они вздымались крутыми изящными волнами, а солнце продергивало лучи в их отверстия.

– Из-за огромного количества прорезей в этом кровельном декоре данное сооружение прозвали Голубятней, – пояснил Андрей Михайлович.

– Очень красиво, – призналась Марина, подумала и добавила: – Пожалуй, этот гребень переплюнул высоченный гребешок Здания Тридцать Три в Йашчилане.

Сквозь майяскую арку в стене, позволившую осознать, что стена метра три толщиной, они проникли за пределы Голубятни и оказались в диком тропическом сквере. Легкая тень от негустых крон деревьев давала отдохновение от жары и покрыла изысканным узором залитый солнцем грунт, усыпанный к тому же грудами камней разных форм и размеров.

– Спереди по курсу вижу заросшую пирамидку. Я туда, – крикнул Беловежский и обернулся к Марине: – Идешь?

– Конечно.

Они карабкались по еле заметной тропке, спиралью убегавшей к вершине. Там, предлагая смельчакам тень в алькове майяского свода, торчала руина храма.

– Видишь, вон там холм, и вон там еще что-то прорывается сквозь этот океан джунглей? – Саша указывал на небольшие выпуклости среди довольно ровной поверхности сельвы, где топорщилась вздыбленными пучками растительность на склонах строений. – Это вовсе не холмы, а пирамиды. Ушмаль был огромен.

Марина молча кивнула и улыбнулась, вспомнив Царя-Карлика. Они спустились обратно в этот своеобразный сквер и у подножия пирамидки наткнулись на двух мексиканцев.

Марина ахнула:

– Пакаль!

Антонио улыбнулся:

– Да, это я, здравствуйте!

– Мы же не должны вас видеть! – с ужасом прошептала девушка.

– Уже можно. Вы познакомите меня с вашими спутниками? – попросил мексиканец.

Ученые заинтересованно рассматривали странное нагромождение камней, явно рукотворное. Низ этой непонятной конструкции местами сохранил полукруглую шлифованную облицовку. Прямо по центру зиял узкий проход, отделанный каменной кладкой. Верхняя каменная плита с левой стороны почему-то лежала гораздо выше, чем плита с правой. А над плитами среди груды каменных обломков угадывалась невысокая колонна. Мужчины обсуждали, с чем связана разница в высоте укладки горизонтальных плит: было ли так задумано или это довольно значительное смещение осуществило время? Молодые люди подвели к ним двух мексиканцев, и Саша хотел было представить им «Пакаля», но мексиканец опередил его:

– Здравствуйте! Меня зовут Антонио Льоса. Это мой друг и помощник Педро Монтеро.

– Это наши телохранители, – все же поспешил вставить Александр.

– Сеньор Льоса, вы помните меня? Я Николай Быстров, друг Игоря Ветрова. Мы встречались с вами десять лет назад.

Антонио кивнул. Танеев в свою очередь представился мексиканцам, и они обменялись рукопожатиями.

– Я не случайно подошел к вам именно сегодня и именно здесь, – заговорил Антонио Льоса. – Пришло время вам узнать, где и как погиб десять лет назад ваш соотечественник Игор Бетроу. Это произошло здесь, в этом укромном уголке за Голубятней.