Марджори Ролингс - Сверстники
– Он не услышит, но ты всё равно поговори с ним.
В горле Джоди перекатывался ком. Слова не выходили. Сенокрыл казался ему сделанным из воска, словно свеча. И вдруг знакомые черты проступили.
– Сенокрыл, это я, – шёпотом сказал Джоди.
Паралич прошёл, как только он это проговорил. Горло стянуло словно верёвкой. Молчание Сенокрыла было невыносимо. Теперь он понял. Это смерть. Смерть – это молчание, которое не дает ответа. Сенокрыл никогда уже не заговорит с ним. Он отвернулся и спрятал лицо на груди Быка. Большие руки обняли его. Он долго стоял так.
– Я знал, что ты будешь горевать, – сказал Бык.
Они вышли из комнаты. Папаша Форрестер поманил его к себе. Он подошёл. Старик погладил его по руке и обвёл жестом кружок насупленных мужчин.
– Не чудно ли? – сказал он. – Мы могли бы обойтись без любого из этих. А без кого не можем, тот взят от нас. – И живо добавил: – Без никчёмного, суставчатого.
Он откинулся на спинку кресла, раздумывая над этим парадоксом.
Присутствие Джоди коробило их. Он вышел из дому и побрёл на задворки. Тут Сенокрыл держал в клетках своих любимцев, теперь всеми забытых. На цепи, привязанной к колу, сидел пятимесячный медвежонок, добытый несомненно для того, чтобы развлекать Сенокрыла в болезни. Он всё ходил и ходил по своему пыльному кругу, пока цепь не намоталась и не притянула его к шесту. Его жестянка для воды была опрокинута и пуста. При виде Джоди он перевернулся на спину и заплакал горько, как человеческое дитя. В колесе совершала свой нескончаемый путь белка Звизгни. В клетке у неё не было ни пищи, ни воды. Опоссум в ящике спал. Кардинал Причетник скакал на своей здоровой ноге и стучал клювом в голый пол клетки. Енота нигде не было видно.
Джоди было известно, где Сенокрыл держал мешки с земляными орехами и кукурузным зерном для своих питомцев. Братья сделали ему небольшой ящик для корма и заботились о том, чтобы он всегда был полон. Джоди покормил сперва мелких животных и напоил их. Затем осторожно приблизился к медвежонку. Медвежонок был маленький и пухленький, но Джоди не был уверен, что он не пустит в ход свои острые когти. Он захныкал, и Джоди протянул ему руку. Медвежонок обхватил её всеми четырьмя лапами и отчаянно прилепился к ней. Потёрся своим чёрным носом о его плечо. Джоди отпутал медвежонка от кола, расправил цепь и принёс воды. Медвежонок всё пил и пил, потом взял миску своими, как казалось Джоди, такими похожими на руки ребёнка лапами и вылил последние холодные капли себе на живот. Впору было расхохотаться, на него глядя, если бы не тоска, наполнявшая всё его существо. Но заботиться о животных, давать им, хотя бы ненадолго, то утешение, которое их хозяин уже никогда больше не сможет им дать, приносило облегчение. «Что с ними станет?» – мелькала у него скорбная мысль.
Он рассеянно играл с ними. Острая радость, которую он чувствовал прежде, когда Сенокрыл разделял её, притупилась. Когда енот Жулик пришёл из чащи своей странной, неровной походкой, и, узнав его, вскарабкался по его ноге на плечо, и издал свой жалобный стрекочущий крик, и стал ворошить его волосы своими тонкими беспокойными пальцами, Джоди охватила такая жгучая тоска по Сенокрылу, что он лёг ничком и заколотил ногами по песку.
Боль сменилась страстным желанием видеть оленёнка. Он встал и принёс горсть земляных орехов, чтобы занять енота. Затем отправился искать оленёнка. Он нашёл его за миртовым деревцом, где можно было наблюдать за домом, оставаясь незамеченным. Ему подумалось, что оленёнок, пожалуй, тоже хочет пить, и он принёс ему воды в плошке медвежонка. Оленёнок фыркнул и пить не стал. Джоди хотел было скормить ему горсть кукурузного зерна из обильных запасов Форрестеров, но рассудил, что это было бы нечестно. Да и зубы оленёнка, должно быть, ещё не настолько крепки, чтобы разжевать твёрдые зерна. Он сел под дуб и прижал к себе оленёнка. Это давало утешение, какого он не мог найти в волосатых объятиях Быка. Была ли радость встречи с любимцами Сенокрыла убита оттого, что Сенокрыла нет больше с ним, или оттого, что в оленёнке он видит теперь всю свою усладу, думалось ему.
– Я бы не променял тебя на всех их, с медвежонком в придачу, – сказал он ему.
Отрадное чувство верности родилось в нем. Животные, которые так долго были предметом его желаний, утратили для него своё очарование и не могли повлиять на его привязанность к оленёнку.
День тянулся бесконечно. Он догадывался, что что-то ещё недокончено. Форрестеры словно не замечали его, но он чувствовал, что они хотят, чтобы он остался. Бык попрощался бы с ним, если бы ему следовало уйти. Солнце опустилось за дубы. Мать будет сердиться. Но он всё же чего-то ожидал, пусть даже простого намёка, что он может идти. Он был связан с Сенокрылом, восково-бледным, лежащим в кровати Сенокрылом, и ещё ждало своей очереди то, что освободит его. С наступлением сумерек Форрестеры гуськом вышли из дома и безмолвно принялись за дела по хозяйству. Из трубы потянулся дымок. Запах смолистых сосновых дров смешался с запахом жареного мяса. Бык погнал коров на водопой. Джоди увязался за ним.
– Я покормил и напоил медвежонка, белку и всех остальных, – начал он.
Бык легонько стегнул прутом тёлку.
– Я вспомнил о них раз среди дня, а потом на меня снова беспамятство нашло, – сказал он.
– Я могу вам как-нибудь помочь? – спросил Джоди.
– На дела-то нас тут самих хватает. Можешь пособить матери, как Сенокрыл. Подбрасывать дрова в огонь и всё такое прочее.
Он скрепя сердце вошёл в дом. Он старался не смотреть на дверь спальной. Она была почти полностью притворена. Матушка Форрестер стояла у очага. Её глаза были красны. Она то и дело вытирала их концом передника. Её обычно всклокоченные волосы были смочены и гладко зачёсаны назад, словно в честь какого-то гостя.
– Я пришёл вам помочь, – сказал он.
Она повернулась к нему с ложкой в руке.
– Я вот всё стою и думаю о твоей матери. Ей пришлось похоронить стольких же, скольких я вырастила, – сказала она.
Он безрадостно поддерживал огонь. Беспокойство овладевало им всё сильнее, но уйти он не мог. Ужин был такой же скудный, как у них дома. Матушка Форрестер совсем не думала о том, что делает, когда собирала на стол.
– Ну вот, забыла сварить кофе, – сказала она. – Они пьют кофе, когда им не хочется есть.
Она наполнила кофейник водой и поставила на угли. Братья один за другим подходили к заднему крыльцу, умывались, расчесывали волосы и бороды. Не было ни разговоров, ни шуток, ни поталкивания локтями, ни шумного топота ног. Они поодиночке проходили к столу, словно в сновидении. Из спальни вышел папаша Форрестер. Он удивленно огляделся вокруг.
– Ну, не чудно ли… – сказал он.
