Марджори Ролингс - Сверстники
– Ты здоров… Ты не умер и не пропал. Ты здоров. – Его лицо озарилось светом. – Слава всевышнему.
Это невероятно, подумал Джоди. Он был здесь нужен.
– Я должен был прийти домой, – сказал он.
– Ну конечно.
– Я сказал это не взаправду, что я ненавижу вас…
На лице Пенни появилась знакомая улыбка.
– Ну конечно, нет. Когда я был ребёнком, я тоже говорил как ребёнок.
Он пошевелился в кресле.
– В шкафу есть еда. Ты голоден?
– Я ел всего только раз. Прошлой ночью.
– Всего только раз? Значит, теперь ты знаешь. У Голодухи, – его глаза сверкнули в свете огня в точности так, как представлял себе Джоди, – …у Голодухи лицо, пожалуй, пострашнее, чем морда старого Топтыги, правда?
– У неё страшное лицо.
– Вон там преснушки. Открой мёд. В тыкве должно быть молоко.
Джоди задвигал тарелками. Он ел стоя, с волчьей жадностью кидая в себя еду. Он залез пальцами в миску с варёным коровьим горохом и пригоршней отправлял его в рот. Пенни в изумлении глядел на него.
– Как жалко, что тебе пришлось узнать это таким путём, – оказал он.
– Где ма?
– Она уехала на повозке к Форрестерам за семенной кукурузой. Она решила попробовать снова засадить часть поля. В обмен она взяла с собой кур. Её страшно заедала гордость, но ей просто ничего другого не оставалось.
Джоди закрыл дверь шкафа.
– Мне надо помыться, – сказал он. – Я страсть какой грязный.
– На очаге есть тёплая вода.
Джоди налил воды в таз и начал оттирать лицо, ладони, руки. Стекавшая с него вода была слишком черна даже для ног. Он выплеснул её во двор, наполнил таз чистой, сел на пол и вымыл ноги.
– Хотелось бы мне знать, где ты был, – сказал Пенни.
– Я был на реке. Я хотел уехать в Бостон.
– Понимаю.
Он казался таким маленьким, сморщенным в своих одеялах.
– А как твои дела, па? – спросил Джоди. – Тебе лучше?
Пенни долго глядел на угли в очаге.
– Ну что ж, тебе тоже надобно знать правду, – сказал он наконец. – Я совсем никуда.
– Когда я управлюсь с работой, ты должен отпустить меня за доктором Вильсоном, – оказал Джоди.
Пенни внимательно посмотрел на него.
– Ты вернулся совсем другой, – сказал он. – Ты получил хорошую встряску. Ты уже не ребёнок, Джоди…
– Да, папа.
– Я хочу поговорить с тобой как мужчина с мужчиной. Ты вот решил, что я изменил тебе. Так вот, одно каждый должен понять. Быть может, ты уже понял. Дело не во мне. Дело не в том, что твой маленький оленёнок должен был быть уничтожен, сын. Жизнь изменяет тебе.
Джоди посмотрел на отца и кивнул.
– Ты видел, как обстоят дела в мире взрослых, – продолжал Пенни. – Ты видел подлость и низость людскую. Ты видел Курносую за работой. Ты свёл знакомство со Старухой Голодухой. Всякий человек хочет, чтобы жизнь была прекрасна – и легка. И она прекрасна, мальчуган, она чертовски прекрасна – но не легка. Жизнь сшибает человека с ног, он встаёт, а она снова сшибает. Я не знал покоя всю свою жизнь. – Его пальцы перебирали складки одеяла. – Я хотел, чтобы жизнь была легка для тебя. Легче, чем она была для меня. У человека сердце кровью обливается, когда он видит своих детишек перед лицом жизни. Он-то знает, что она вынет из них душу, как она вынула душу из него. Я хотел поберечь тебя, насколько хватит у меня сил. Я хотел, чтобы ты резвился со своим оленёнком. Я знаю это одиночество, которое он тебе облегчал. Каждый человек одинок. Что же ему остается делать? Что ему делать, когда его сшибает с ног? Принять свою судьбу и жить дальше.
– Мне стыдно, что я убежал, – сказал Джоди.
Пенни сел прямо.
– Ты уже достаточно взрослый, чтобы сделать собственный выбор. Может быть и так, что ты захочешь стать моряком, как Оливер. Есть люди, как будто созданные для суши, и люди, как будто созданные для моря. Я бы так рад был, ежели б ты захотел остаться, хозяйствовать на земле. Я бы так рад был дожить до того дня, когда бы ты выкопал колодец, чтобы ни одной женщине здесь не приходилось стирать в насочившейся воде на косогоре. Ты хочешь этого?
– Хочу.
– Ну, по рукам.
Он закрыл глаза. От огня в очаге остался лишь жар. Джоди прикрыл его золой, чтобы сохранить до утра горячие угли.
– Мне нужно помочь, один я до постели не доберусь, – сказал Пенни. – Похоже, мать останется там на ночь.
Джоди подставил ему плечо, и Пенни, тяжело опершись на него, с трудом доковылял до кровати. Джоди натянул на него одеяло.
– Как хорошо, когда ты дома, мальчуган. Ступай в кровать, отдыхай. Спокойной ночи.
Его всего обдало теплом от этих слов.
– Спокойной ночи, па.
Он пошёл к себе в комнату и закрыл дверь. Он снял с себя изодранную рубашку и штаны, юркнул под тёплые одеяла. Кровать была мягка и податлива. Он нежился в ней, вытянув ноги. Завтра рано вставать, доить корову, принести дров, обработать посевы. Когда он закончит их, Флажка не будет с ним, не с кем будет играть. Отец больше не сможет брать на себя самую тяжёлую часть ноши. Но это неважно. Он справится один.
Он поймал себя на том, что к чему-то прислушивается. Он хотел услышать оленёнка, как он бегает вокруг дома или ворочается на моховой подстилке в углу спальни. Он уже никогда его не услышит. Интересно, набросала ли мать грязи на труп Флажка, или канюки объели его. Флажок… Ему казалось, что больше он никого не сможет так любить, ни мужчину, ни женщину, ни своего ребёнка. Всю свою жизнь он будет одинок. Но надо принимать свою судьбу и жить дальше.
Начав засыпать, он крикнул сквозь слёзы: «Флажок!» Но это был не его голос. Это был голос мальчика. Где-то за провалом, мимо магнолии, под дубами пробежали бок о бок мальчик и годовалый оленёнок – пробежали и исчезли навсегда.
Примечания
1
Библейское выражение; здесь в смысле: «есть дары (плоды) земли». Тук – устарелое слово, означающее жир. (Прим. перев.)
2
Стоун – мера веса, равная 6,34 кг.
