В. Васильев - Два года в тундре
Отряд предполагал пробыть у чукчей дня три, чтобы дать отдохнуть собакам. Впереди предстояла самая трудная часть дороги, так как дальше не было ни одного кочевья. Необходимо было выйти по одному из притоков на Пелидон и перевалить через водораздел. Ни Фома, ни Ермил перевала нс знали. Не знал его, конечно, и Меньшиков.
Чукчи не кочевали на реках Большом и Малом Пелидоне уже одиннадцать лет, в соседней яге части хребта Щучьего вообще никто из них никогда не бывал. Дорогу предстояло прокладывать самим, и, если бы что-нибудь слу чилось в пути, обратиться за помощью было бы не к кому. Чукчи уверяли, что не могут поехать с отрядом, так как сейчас шел отел и слабые олени не поднимутся на перевал. Меньшиков не настаивал, надеясь на ламутов, которые должны были сюда приехать, как он с ними договорился при встрече в устье Саламихи. В полдень действительно приехал ламут — Иван Долганский с сыном. К вечеру того же дня Иван надел лыжи и отправился прокладывать дорогу на перевал; оленей он оставил на привязи. К утру ламут явился усталый, с заиндевевшими волосами. Он напился чаю, поел и, не отдыхая, стал собираться домой. За труд с ним расплатились товарами, причем Иван особенно охотно взял цветной платок и олово.
Через сутки отряд двинулся вверх по реке, придерживаясь лыжного следа Ивана. Собаки хорошо отдохнули и быстро двигались вперед. Первую остановку устроили перед подъемом на перевал. Лыжница прихотливо извивалась по скату и терялась вверху. Со многими остановками забрались на седловину. Величественные горы громоздились со всех сторон. Особенно высоки были вершины к северо-западу от перевала. Внизу лежала широкая безлесная долина Большого Пелидона.
Так как спуск был очень крутой, под полозья нарт пришлось подвязать ремни. Снег был плотный. Нарта Ермила обогнала всех, но вдруг остановилась. Ездоки что-то кричали, указывая на склон горы, где чуть заметной точкой двигался какой-то зверь.
— Смотрите, росомаха!
В бинокль можно было разглядеть, как удалялся неуклюжий зверь с черной спиной и белыми боками. Меньшиков передал Легостаеву винчестер, оставив себе мелкокалиберную винтовку.
Нарты Меньшикова и Дорошенко задержались у обнажений, камчадалы далеко ушли вперед.
У одной из узких боковых долин снова мелькнуло темное пятно, и шагах в трехстах от дороги остановилась большая пушистая, совсем черная лисица.
— Чернобурка!
Меньшиков схватил малопульку, прицелился и выстрелил. Пуля ударила в полутора шагах от зверя. Собаки рванулись и понеслись вперед. Ошеломленная выстрелом лиса сделала огромный прыжок в сторону и скачками понеслась по склону, скрывшись в лощине.
За день прошли свыше сорока километров. Ночевали в палатке.
Лес все ниже и ниже спускался по склонам к реке и наконец занял всю пойму. Начался рыхлый снег, — приходилось на лыжах прокладывать собакам дорогу. Этот труд взяли на себя Легостаев и Дорошенко. Ермил и Фома ехали следом, позади всех шла нарта Меньшикова. Груза на ней не убывало, так как то, что съедали собаки и люди, с избытком заменялось сборами образцов пород. С раннего утра и до позднего вечера медленно продвигался отряд по безлюдным местам.
Прошли речку Иутыгина. Здесь до революции был похоронен богач и шаман, он же церковный староста, чукча Иутыгин. Случилось, что при его смерти присутствовал исправник, а так как Иутыгин был «крещеный», то его в присутствии начальства, похоронили у устья реки и на могиле поставили крест. Когда исправник уехал, сородичи Иутыгина вытащили его труп из ямы и положили на гору, как этого требовал древний чукотский обычай. На поминки убили двести оленей и оставили здесь же на горе, на пищу зверям. «Исправнический крест» до сих пор стоит на берегу реки.
На десятый день отряд свернул с Большого на Малый Пелидон и, перевалив через хребет, попал в долину новой реки. Заночевали у скалистого берега. На другой день у самого лагеря обнаружили свежий след горного барана. На всякий случай приготовили оружие, так как корм был на исходе. Напуганный баран успел, однако, уйти, и увидеть его так и не удалось.
По реке прошли до впадения ее в Анадырь. Чаевать остановились на опушке леса. Устроили совет: корм был на исходе, и пополнить его было нечем. Думали подняться еще выше по Анадырю до реки Шешчиревой, где водилась рыба, но это была рискованная затея, так как собаки сильно похудели и Ермил и Фома боялись, что у них нехватит сил дойти обратно до Оселкина, если бы рыбы там не оказалось. Продовольствия оставалось не больше чем на три дня. В конце концов решили итти прямо в Оселкиио, для чего предстояло пересечь хребет в верховье реки Сайбиной и выйти по реке Отворотной в тундру.
Яркое солнце давно заставило всех надеть темные очки, которые то и дело запотевали и, с непривычки, сильно мешали. Дневали в устье реки Сайбиной. И на людях и на собаках заметно сказался 20-дневный путь: все двигались с большим трудом.
Миновали леса, стали приближаться к новому перевалу. Снег сделался не так глубок и рыхл, но все же один человек все время шел впереди и прокладывал путь. Чаще стали попадаться выходы горных пород, требовавшие остановок для сбора коллекций. Передние нарты понемногу уходили все дальше и наконец совсем скрылись за поворотом долины.
Кое-как преодолели и последний перевал. Вниз по склону нарта легко скользила сама. Колесо одометра, слегка поскрипывая, быстро отсчитывало пройденные километры. Впереди расстилался пологий, ровный скат. Вдруг передняя пара собак точно провалилась, за ней вторая, и вот последняя нарта тоже кувырком полетела вниз. Ни каюры, ни пассажиры не заметили на крутом склоне, под наметенным гребнем снега обрыв метров 4–5 высотой. К счастью, падение закончилось вполне благополучно, и ни собаки, ни люди не пострадали.
Настало время сделать привал, но костра не было, и все с недовольными лицами сидели на нартах. Фома и Ермил перекликались между собою.
— В чем дело?
— Да, мольче! Ты проводника взял, — начал Фома, — с дороги сбились, и он не знает, куда ехать!
Фома еще при отъезде предупреждал, что по Сайбиной он никогда не ездил, и отряд вести вызвался Ермил. Теперь у него был чрезвычайно смущенный вид.
— Забыл, мольче! — почесывая затылок, говорил Ермил. — Двадцать лет тому назад был здесь, думал — упомню, а тут вот, поди-ка ж ты, забыл!
Положение осложнилось. Собак оставили внизу, а сами забрались на склон, где из-под снега виднелся кедровник, и развели костер.
Перед глазами расстилалось несколько лощин, ведущих на перевалы. Надо было решить, которая яге из них приведет на Отворотную. Задача была не из легких. Общей карты района не было, не была нанесена и река Отворотная. Меньшиков приблизительно определил, где должно было находиться Оселкино, и наметил один из перевалов. Не задерживаясь, Фома и Ермил ушли вперед и скрылись из виду. Меньшиков и Дорошенко медленно поднялись на самый хребет. Спуск шел по склону огромного цирка и был так крут, что трудно было представить, как по нему только что прошли люди и собаки.
