А. Хублон - Хозяева джунглей. Рассказы о тиграх и слонах
Слон вдруг сгорбился, растопырил уши, приподнял свой толстый короткий хвост и стал тихо гудеть, как бас у органа; маленькие серые глазки его косились со страхом на инструмент. И как только убрали невиданное чудовище — контрабас, Бэби моментально успокоился.
Не меньше страха навел на Бэби старинный пузатенький комод, формой и цветом напоминавший контрабас, приготовленный в проходе цирка для представления (пантомимы). Когда я осторожно знакомил Бэби с новыми предметами, он их потом уже не боялся.
Бэби был умен, Бэби был добр, Бэби был послушен и любил меня, но у Бэби, как у всякого живого существа, были свои недостатки, и один из них — упрямство. Он не раз приводил меня этим упрямством в полное отчаяние. Случалось, что на него находил припадок упрямства и он упирался, не желая идти в свой слоновник, упирался, как какой-нибудь капризный ребенок, когда его вели насильно, и тянулся хоботом к окну, к электрической лампочке.
С летами он становился терпеливее и сдержаннее…
Я ставил себе задачей переламывать упрямство слона. Один раз я нарочно дал ему волю поступать по-своему. Бэби в это время было немногим более трех лет. Он тогда приходил со мной из конюшни на арену для репетиции, и вдруг ему вздумалось повернуть и пойти налево, в тускло освещенный проход под галереей.
Я загородил ему дорогу и крикнул:
— Алле!
Но Бэби и не думал обращать на меня внимание и стоял как вкопанный. Он даже сделал попытку сдвинуть меня лбом. Я был вынужден взять его за ухо и с силой потянуть в сторону. Бэби заревел, вырвался и двинулся к проходу. Я поймал его за ухо снова и, громко приказывая, повернул назад. Но не тут-то было! Бэби стоял на своем. Я продолжал крепко держать его за ухо, стал ласково уговаривать и сунул ему в рот кусок сахара. В ответ раздался такой невообразимый рев, как будто я положил в рот животного отраву. В довершение всего слон выбросил изо рта любимое лакомство.
Мне очень не по душе было прибегать к грубому насилию или причинять Бэби боль, чтобы образумить его. Я не хотел, чтобы Бэби потерял доверие ко мне или к кому-нибудь из служащих. На помощь мне пришла железная печь, которая была поставлена в проходе под галереей.
Она в это время топилась и была сильно накалена. Бэби с его толстым и надутым, как пузырь, животом не мог пройти под галерею, не задев боком горячей печки. Я отпустил его ухо, отступив на два шага назад, и дал ему дорогу. Бэби обжегся, попятился назад, поджав свой короткий, толстый хвост, и побежал за мной, как ребенок.
Я молча ждал. Бэби остановился около меня, опустив хобот, и, тихо качая его, гудел, будто жалуясь. Я тихо гладил ладонью его глаза, трепал за ухо, и от этих ласк Бэби затих. Тогда я начал репетицию.
Как бы ни было приручено человеком животное, человек не всегда может заставить его владеть сильными чувствами, как, например, чувством страха, боли и т. д. Безумный страх часто затемняет рассудок зверя, и слепой инстинкт самосохранения в этих случаях ведет к гибели самого животного. Оно делается невменяемо.
Во время моей кочевой жизни, в Елисаветграде, с Бэби произошел случай, оставшийся у меня в памяти на всю жизнь.
Наш летний цирк стоял на возвышенном месте, на площади. Крыша на временном здании была парусиновая. После представления, когда публика, к счастью, уже вышла из цирка, поднялся сильный ветер. Порыв ветра налетел на здание цирка. Затрещали доски, и когда второй порыв налетел еще сильнее, он уже разорвал парусиновую крышу и порвал электрические провода.
Сразу наступила полная тьма. И среди этой тьмы особенно жуткое впечатление производили крики людей, топот лошадей, треск ломающихся досок. Из хаоса звуков прорывался резкий, оглушительный рев моего Бэби. Очевидно, он обезумел от ужаса…
Я стал пробираться ощупью в конюшню, но случайно попал в уборную артистов и нащупал керосиновую лампу. Я зажег ее и стремглав бросился к слону. Осветив стойло Бэби, я увидел полный разгром: столбы, между которыми была вделана балка, служившая для удержания цепи, валялись, вырванные из земли вместе с досками, а Бэби, подняв высоко хобот и растопырив уши, ревел и рвал ногу с цепью, стремясь освободить ее от балки. Он разбил стойло и протащил за собой несколько шагов балку, но, к счастью, она застряла между уборной и денником. Слон продолжал натягивать цепь, рваться вперед и реветь во все горло.
От его рева лошади в стойлах становились на дыбы и били задними ногами. Я сознавал, что мог быть убитым Бэби, потерявшим от страха рассудок, но выбора не оставалось — во что бы то ни стало я должен был успокоить слона. И я продолжал идти, светя тусклой лампой, и ласково звал ободряющим голосом:
— Бэби, бравштейн!
Я старался в то же время заслонить собою брыкающихся лошадей и бегающих в смятении людей. Добравшись до Бэби, я начал его гладить, чесать ему живот и за ухом. Я обнимал его, целовал в хобот, но ничего не помогало… Бэби обезумел… Он рвался с цепи, причиняя себе невероятную боль. Цепь впивалась в ногу все глубже и глубже… И от этой боли животное теряло рассудок. Упав на колени и чуть не задавив меня, Бэби загребал хоботом землю и выворачивал камни… В это время служащие уже отыскали запасные лампы, и цирк стал наполняться слабым светом. Ветер, хотя и тише, но все еще продолжал рвать и бить брезентом по тонким доскам цирка. Мои служащие боялись подойти близко к слону и издали бросали ему хлеб, овощи и подставляли ведро с отрубями. Слон ничего не видел…
С большим трудом удалось освободить его ногу от цепи…
Бэби, почуяв облегчение, стоял и дрожал всем телом. Долго не мог он успокоиться, ежеминутно вздрагивал, поворачивал голову, топорщат уши и с шумом выпускал воздух из хобота. Хорошо, что балка застряла удачно, иначе было бы немало несчастий. Ломая все на своем пути, таща тяжелую балку, обезумевший от страха слон, наверное, натворил бы так много бед, что его пришлось бы пристрелить.
Бэби очень любил, когда служитель Николай смазывал его тело вазелином. Вазелин предохраняет кожу слона от мороза. Несмотря на толщину, кожа без смазывания жиром пересыхает и трескается; особенно чувствительны у слона уши.
Бэби стоит, бывало, а Николай усердно мажет его, и кожа Бэби начинает щеголевато лосниться. Смазывания разнежили баловня. Бэби стал шалить во время этой операции. Он мотал головой, болтал хоботом, как веревкой. На окрик Николая Бэби на минуту останавливался, а затем снова принимался за прежнее — выставлял вперед заднюю ногу и старался столкнуть ею табурет, на котором лежали банка и щетка для втирания.
Любил Бэби и купание, во время которого он тоже немилосердно шалил.
В Евпатории толпы народа целыми часами наблюдали, как Бэби купался в море. Бэби кувыркался в волнах, как заправский акробат, доставал хоботом со дна песок и мокрым песком обмазывал себе голову и спину и бил по воде хоботом. Наигравшись вволю, он медленно погружался в воду с головой и снова бил по поверхности хоботом. Из воды торчал неизменно только толстый коротенький хвост. Публика хохотала…
