Евгений Вишневский - Приезжайте к нам на Колыму! Записки бродячего повара: Книга первая
— Да никаких особенных новостей нету, — пожав плечами, вяло ответил Виктор. — Вот только на днях дом сгорел. Тридцатидвухквартирный. А так, ничего нового.
— Если тридцатидвухквартирный, значит, не мой, — обрадовался шофер, — у меня двадцативосьмиквартирка. А какой дом-то, где?
— А знаешь, где написано на стене: «Жителям Хандыги от студентов-строителей Одессы»?
— Да я живу в нем, — оторопел шофер.
— Вот, а напротив и чуть наискосок...
— Погоди, давай по порядку. — Шофер вылез из кабины и, подобрав прутик, стал чертить им на обочине. — Вот трасса, вот дом с надписью... И какой сгорел? Этот? А-а-а, так это же общежитие СМУ... Да оно за зиму три раза гореть принималось. Это-то, хрен с ним, горит...
— Да нет, — встрял в разговор я, — похоже, не общежитие, говорили, семьями там живут.
— Жили там семейные, жили, а вообще-то это общежитие... У них уже проводка три раза за зиму занималась. Это уж все знали, что когда-нибудь они да сгорят. Хорошо еще, что не зимой... А Колька-то, как его, черта, фамилия, не помню... ну со мной вместе бежал в Магадан на КрАЗе... какую-то шавку в Усть-Нере подцепил и повез ее в Оротукан, четыреста километров в сторону. Вот правду говорят, что для дурака семь верст не крюк!.. Ты чего же это людей в самосвале везешь? Тут-то ни хрена, а на главной трассе тебя в момент за задницу возьмут. Ты по главной трассе ночью беги... Так, говоришь, сгорело общежитие СМУ? Ну, сгорело, так и хрен с ним, с общежитием! — Шофер засмеялся и, хлопнув дверцей, помчался в Кюбюму.
Перевалив из бассейна Индигирки в бассейн Колымы, оказались мы в Магаданской области. По случаю этого знаменательного события устроили праздничное чаепитие, и Саня, расщедрившись, налил всем по стопочке разбавленного спирта (кроме Виктора и Кольки, конечно).
Едем по трассе дальше, подремывая после праздничного обеда. И вдруг слышим Санин вопль из кабины:
— Юрка, карабин!
Прямо из-под колес нашей машины вверх по склону удирает огромный бурый медведина. Юра хватает карабин и, почти не целясь, навскидку стреляет. Он делает пять выстрелов подряд, но они, как ни странно, не причиняют медведю никакого вреда, и тот уходит вверх по склону.
— Что за чертовщина?! — Юра смотрит сначала медведю вслед, затем на карабин и вдруг орет благим матом: — Кто на стволе сидел и своей задницей мушку на сторону свернул?!
Мушка карабина действительно сбита на сторону. Ну что же, твое счастье, миша, живи теперь долго! Впрочем, может, это и хорошо, что не попали, на что он нам сейчас: ни шкуры с него, ни мяса. Представляю, сколько хлопот бы у нас сразу прибавилось: свежевать тушу, что-то делать с салом, мясом, медвежьей желчью...
Под вечер у небольшой речушки встретили мы четыре машины с Хандыгской автобазы и среди шоферов — наших знакомых: Витьку Атаманова, Володьку Сухорукова, а с ними еще каких-то Игоря и Генку. На Витькиной машине полетел подшипник, и ребята по очереди тащат его на буксире до ближайшего прииска. На берегу горит костерок, возле которого валяется большой шмат сала в промасленной бумаге. Парни пьют густой черный чай из зеленых кружек и заедают его розовыми пряниками.
— А-а, ребята, здорово! — как родным, обрадовался нам Витька Атаманов. — Когда выехали?
— Да на другой день, следом за вами, — сказал я.
— И только теперь нас догнали? — удивился Володька. — Да мы почти сутки на Окуневом озере стояли — рыбу ловили. Там какие-то мужики одной сетью за раз семь бочек рыбы взяли: щуки, окуня, хариуса. И вот Витьку, считай, полдня на буксире тащим... Как же вы ехали, пять километров в час?.. Или, может, вы ломались?..
— Почему ломались? — пожал плечами Виктор. — Просто ехали... спокойно... Тише едешь — дальше будешь.
— Это-то конечно, — согласился Генка, — от того места, куда едешь.
— Да ладно вам, — примирительно сказал Витька, — это же их дело. Как им надо, так и едут. Чемберлен-то наш не улетел в Магадан? — спросил он, видимо желая переменить тему разговора. — Это он догадался тебе в самосвал экспедицию посадить? У, живчик в кепке! Случись что — он в кусты, а виноват кругом ты будешь. Ты уж перед главной трассой в кустах отсидись, выезжай ночью. А то съест у тебя права мент — оглянуться не успеешь. Это на Хандыгской трассе медведь — автоинспектор, раз в году права проверяет, а там — не зевай, кума, на то и ярмарка... Да, парни, хлеба у вас нету?
У нас оставалась одна буханка на пять человек для ужина и завтрака, но половину ее мы все равно отдали шоферам.
Приехали на прииск Агыдалах, основанный в тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году (о чем извещал специальный плакат у дороги). Прииск, разумеется, вольный. Двухэтажные домики, чистые улицы, клуб, магазин. Как мы ни спешили, а до закрытия магазина не успели. Подъезжаем к ларьку, а продавщица запирает и его. С трудом уговорили ее продать нам три буханки хлеба. Вообще-то до закрытия ларька еще много времени, но в поселке почему-то выключили свет. Ночи, правда, белые, и все видно, как днем, но в ларьке не предусмотрены окна, так что рассчитывались за хлеб мы ощупью.
Спустившись вниз с довольно высокого, но пологого перевала, мы увидели огни трех больших поселков, расположенных один возле другого. Перед нами лежала главная трасса Усть-Нера — Магадан. Это была знаменитая Нексиканская долина, или, как называли ее во времена Дальстроя, Долина Смерти. Один за другим стояли здесь страшные каторжные лагеря, в которых зэки мыли знаменитое колымское золото. Сейчас здесь — вольные прииски — «Большевик», «Комсомолец», им.Берзина и другие. По трассе возят теперь, бывает, даже иностранных туристов (достаточно вспомнить уже упоминавшегося мною министра северных провинций Канады).
Километрах в двух от главной трассы остановились сварить чаю, поужинать и, помня о советах шоферов, дождаться темноты. Глотаем густой колымский чай, и наш Витя вдруг разговорился:
— Не понимаю я наших шоферов, не понимаю! Пьяные за руль садятся, чифирят. Ошалеют от этого чифиря и едут. Все деньги зараз заработать хотят. Вот он сутки баранку крутит, его силой в шоферскую спать уложат, а он в окно — и давай Бог ноги! Пять километров пробежит, заснет, груз уронит. Сейчас-то еще ничего, а зимой!.. Этот месяц тыщу заколотит, другой тыщу, а там, глядишь, где-нибудь либо замерзнет, либо разобьется к такой матери... Каким риском, каким трудом эти деньги достаются, а, думаете, ценят они их? Как бы не так: мышам сотенные бумаги в лифчик засовывают, от рублевок прикуривают... Дикие люди: ради денег жизни не жалеют, чтобы потом бросить их на ветер!.. А мне этих тыщ не надо, мне жизнь дороже. У меня норма: четыре сотни в месяц выколотил — и хорошо. Всех денег все равно не заработаешь.
