Говард Фаст - Последняя граница
— Пусть люди спокойно отдыхают, — сказал он Уинту. — Отряд из Доджа придет сюда завтра утром.
— Индейцы могут ночью скрыться.
— Да, могут, — согласился Мюррей. — Я оставлю пикеты на всю ночь.
— Хорошо было бы доставить раненых к доктору. Им дьявольски тяжело при такой жаре.
— Фургоны придут сюда утром, — повторил Мюррей.
— Надеюсь.
Мюррей спал и эту ночь. Странно, он успокоился с той минуты, как понял, что шайены обречены, точно и его судьба была неразрывно и страшно сплетена с судьбой этого маленького индейского племени. Шайены являлись для него символом свободы, а он сам — символом рабства. Но он уже перестал бороться, да и не искал борьбы. Ведь он — наемник, которому дали оружие, чтобы разрушать, и вот он сам разрушит то единственное, что было олицетворением его смутных надежд и стремлений. Он не мог сказать, в чем он не прав и в чем правы они, эти полуголые индейцы, не имеющие понятия о том, что белый человек считает законом, порядком, приличием. Но Мюррей твердо знал, что, уничтожая их, он заглушит последние остатки своей совести и сможет тогда сказать, как говорил покойный сержант Келли: «За это хорошо платят, а человеку приходится делать вещи и похуже».
Поэтому он спал хорошо больше половины ночи, пока треск ружейных выстрелов со стороны пикетов не разбудил его. Он проснулся в самый разгар суматохи; солдаты бросились седлать лошадей, и вот он уже слышит величественную симфонию — топот тысячи лошадиных копыт.
— Трубач! — крикнул он. — Трубач!
Но незачем было трубить сигнал. Солдаты уже вскакивали на коней, и молодые лейтенанты отрывисто подавали команду.
Со всех сторон мчались с донесениями пикеты:
— Все время горели костры, сэр, и эти язычники распевали свои проклятые песни. Все случилось так внезапно, как гром среди ясного неба.
— Темпор! — крикнул Мюррей. — Возьми еще солдата и оставайся с ранеными. Гити заберет вас завтра… Капитан Уинт, вперед!
Они поскакали в темноту, вслед утихавшему топоту индейских лошадей. Шайены бежали, воспользовавшись холмом как прикрытием, и когда Уинт со своими солдатами обогнул его по узкой полоске прибрежной земли, глухой и слабый шум почти замер вдалеке.
Внезапно Уинт скомандовал отряду остановиться.
Мюррей проехал вдоль тесных рядов ржущих и встающих на дыбы лошадей, и когда он добрался до головы колонны, то увидел, что Уинт уже спешился и нагнулся над чем-то лежащим на земле.
— Что такое? — спросил Мюррей.
Уинт выпрямился. Он держал на руках индейского ребенка. Мальчику было не более пяти лет, и он был мертв: пуля попала ему в шею. У него было круглое скуластое личико, черные глаза широко раскрыты.
Гордон, один из бывших в пикете солдат, протиснулся вперед и жалобно сказал:
— Это, верно, моя работа, сэр: я несколько раз стрелял по ним. Но я ничего не мог разглядеть в темноте, кроме плотной массы, и несколько раз выстрелил наугад.
— И правильно сделал, — равнодушно сказал Уинт.
— Он мертв, — заметил Мюррей.
— Я думаю, нам следовало бы похоронить его.
— Наши убитые остались позади, их не похоронили.
— Нам следовало бы похоронить его, — повторил Уинт.
Мюррей взглянул на него, затем медленно кивнул головой. Несколько солдат спешились и молча принялись ножами рыть могилу. Неглубоко — около двух футов. Кто-то бросил им свое одеяло. Уинт завернул в него маленького индейца и положил в неглубокую яму.
— Все равно зря, — сказал один из солдат, — койоты найдут.
— Они найдут, хоть закопай на десять футов, — добавил другой.
Могилу завалили сырой землей и утоптали ногами. Чей-то голос из темноты насмешливо протянул:
— Может быть, и молитву прочитаете над ним, капитан?
— Заткни глотку, или я ее сам заткну! — крикнул Мюррей.
Солдаты снова сели на лошадей. Топот копыт уже давно затих в ночи, поэтому спешить было бесполезно, и отряд медленно двинулся на север.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Сентябрь 1878 года
ВАШИНГТОН ВМЕШИВАЕТСЯ
Тем временем Мизнер послал по телеграфу подробный рапорт военному министерству в Вашингтон. Агент Майлс, со своей стороны, послал доклад в индейское ведомство. Уильям Николсон, уполномоченный управления по делам индейцев в Лоуренсе, штат Канзас, отправил довольно обстоятельное донесение в министерство внутренних дел. Он предупредил также агента Майлса, чтобы тот не делал никаких заявлений репортерам.
Рапорт полковника Мизнера, снабженный множеством дополнений и несколькими примечаниями, достиг своего конечного назначения — подвала в доке, принадлежащем Уильяму Текумсе Шерману[8].
Главнокомандующий вооруженных сил Соединенных Штатов любил свою семью. Он так сильно любил ее, что по всей стране его имя стало нарицательным для обозначения снисходительного и нежного отца. Всякий раз, когда репортеру приходилось, миновав апартаменты Шермана, посещать заваленную бумагами комнату в подвальном помещении, служившую генералу канцелярией и кабинетом, он получал интереснейший материал для заметки. Не раз репортер находил здесь одного-двух ребят, мешавших главнокомандующему работать. Репортер говорил себе: «Боже мой, неужели это тот самый человек, который прошел путь славы (и разрушения) через всю Джорджию!» А это было великолепно, как была великолепна простая дощечка над лестницей в подвал с лаконичной надписью: «Приемная генерала Шермана». Все это доказывало, что даже самая громкая слава не дает возможности узнать истинную сущность человека до тех пор, пока не представится случай понаблюдать его дома, в кругу семьи.
Именно здесь, в этом подвале, в бодрое теплое утро ранней осени генерал Шерман прочел рапорт полковника Мизнера. Рапорт был доставлен вместе с другими бумагами о передвижении войск в прериях. В них говорилось, что среди апачей происходят волнения, команчи[9] на юге совершили два набега; пьяный индеец из племени Проколотых Носов убил белого человека, и на поимку убийцы послан кавалерийский эскадрон. Шерман с досадой покачал головой: целый кавалерийский эскадрон в погоне за одним пьяным индейцем! Майор Джемс Т. Фредрикс доносил о шайке торговцев виски, контрабандой доставлявших его в Панхендл тысячами галлонов[10].
Как может армия, спрашивает он, поддерживать хоть какую-нибудь законность и порядок, если эти негодяи имеют возможность продавать свой подслащенный спирт свободно и открыто!
Все это была какая-то сплошная путаница. К управлению прериями были привлечены военные власти, индейское ведомство, министерство внутренних дел, общество квакеров, министерство юстиции, полиция, местная милиция и еще, и еще…
