Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Касслер Клайв

– Джордж, – попыталась возразить Эдвина, – это вовсе не обязательно… мы справимся…

Она говорила и сама не верила в свои слова.

– Я тебя люблю… – Джордж плакал, уже не стесняясь своих слез, думая о Филиппе и Эдвине, обо всех. Как несправедливо! Эдвина была права: не следовало его отпускать. Слишком поздно он это понял. – Я буду дома через четыре дня.

– Джордж, может, не надо… Как же учеба?

– Все, пока. Привет малышне.

В трубке раздались гудки, а Эдвина, тяжело вздохнув, все сидела, сжимая ее в руках. Бедный мальчик! Как же она не сумела его удержать…

На ступеньке лестницы сидели Фанни и Тедди и тихо плакали. Она обняла малышей и хотела было развести по комнатам, но это оказалось невозможным, и в эту ночь они легли все вместе. За Алексис Эдвина не беспокоилась: где находится сестра, она знала и понимала, что ей нужно побыть одной. Так или иначе, каждый из них сейчас думал о Филиппе.

В ту ночь они допоздна не спали и говорили о нем: вспоминали, как любили его, каким он был высоким и красивым, добрым и серьезным, ответственным и воспитанным, какое любящее сердце у него было. Эдвина могла бы привести бесконечный список его достоинств, и сердце у нее разрывалось при мысли, что Филиппа больше нет.

Обнимая малышей в своей постели, Эдвина вдруг представила, будто они снова в спасательной шлюпке – испуганные, одинокие, – и жмутся друг к другу среди бурных волн, не зная, выживут ли, увидятся ли с остальными. Только на этот раз она знала, что эта разлука – навеки.

Прошло четыре долгих печальных дня, наполненных слезами, беспомощным гневом и ожиданием приезда Джорджа. И с его приездом дом и вправду ожил. Джордж носился вверх-вниз по лестнице, хлопал дверьми, вихрем врывался в кухню. Эдвина невольно улыбалась, просто наблюдая за ним, а, когда малыши уже спали наверху в своих кроватках, призналась:

– Я рада, что ты приехал. Здесь так одиноко без него. Вдруг все стало… по-другому, ведь я знаю, что его… больше нет, что он никогда не вернется. Я даже не могу заставить себя зайти в его комнату.

Джордж понял. Он и сам с трудом сдерживал слезы, но приказал себе держаться.

– Как странно, правда? Как будто он жив… где-то далеко… И я жду, что вот сейчас он войдет. Только ведь он не вернется, правда? Или, может быть, а?..

Она покачала головой, не переставая думать о Филиппе. Как серьезно он относился ко всему, чем занимался! На него всегда можно было положиться, и он так здорово помогал ей с детьми.

– Вот так же я вспоминала про маму и папу… про Чарлза, – призналась Эдвина. – Убеждала себя, что однажды они все-таки вернутся, но чуда не случилось…

– Наверное, я тогда не слишком хорошо осознавал происходящее, – тихо сказал Джордж, который начинал лучше понимать сестру. – Как же ты смогла это пережить: гибель родителей, Чарлза и все остальное. Ты ведь никогда никого не замечала… я имею в виду, после него.

Джордж знал, что сестра нравилась Бену, но Эдвина его так и не полюбила, а других достойных поклонников у нее за все эти годы так и не появилось.

Улыбнувшись, она покачала головой.

– Наверное, я больше никого не полюблю. Возможно, Чарлз был любовью всей моей жизни.

– По-моему, это несправедливо… приносить себя в жертву! Неужели ты не хочешь иметь своих детей?

Она вдруг рассмеялась, утирая слезы, которые только что проливала по брату.

– Детей мне и так вполне хватает, спасибо большое!

– Но это не одно и то же.

У Джорджа было такое серьезное лицо, что она не удержалась от смеха, пусть и сквозь слезы.

– А по-моему, разницы почти никакой. Я обещала маме воспитать всех вас и сдержала обещание. Кажется, мне достаточно братьев и сестер. И не забывай, что я уже не слишком молода. – Эдвина действительно не жалела. Горевала она только о том, что потеряла тех, кого так любила. И теперь родные стали для нее во сто крат дороже. – Когда ты возвращаешься в Гарвард?

Прежде чем ответить, он долгую минуту молча смотрел на сестру.

– Я хотел поговорить с тобой… только не сегодня. – Джордж знал, что сестра расстроится, но решение было принято – еще до того, как он вернулся домой, в Калифорнию.

– Что-то не так? Неприятности в университете? – От Джорджа вполне можно было ожидать чего-то в этом роде, но Эдвина только улыбнулась, глядя на брата с любовью. Все тот же жизнерадостный мальчишка, хоть и притворяется серьезным. Но Джордж покачал головой – кажется, даже слегка обиделся.

– Нет, никаких неприятностей, но в Гарвард я все равно не вернусь.

– Что? – воскликнула Эдвина, явно шокировання. Все мужчины их семьи учились в Гарварде, три поколения. После Джорджа наступит черед Тедди, а когда-нибудь там будут учиться и их дети.

– Я туда не вернусь. – Он принял решение, как когда-то Филипп, отправляясь на фронт, и Эдвина почувствовала, что это всерьез.

– Но почему?

– Потому что теперь я нужен здесь. А если честно, Гарвард – это не мое. Там было здорово, но это не то, что мне нужно. Я хочу совсем другого… нового… настоящей жизни. Сочинения на древнегреческом, переводы из древней мифологии… Это было хорошо для Филиппа, но не для меня. Лучше я найду работу здесь.

Слова брата повергли Эдвину в шок, но она заранее знала, что разубеждать брата нет смысла. Возможно, если она не станет на него наседать, он еще одумается и все-таки закончит университет. Печально, что Джордж останется без диплома. Даже Филипп планировал вернуться в Гарвард и завершить образование.

Они говорили об этом еще несколько дней, и, в конце концов, Эдвина решилась обсудить этот вопрос с Беном. Еще через две недели Джордж начал работать в газете Уинфилдов, и Эдвина была вынуждена признать, что это неплохой ход. Тем более теперь, когда Филиппа не стало, возглавить со временем газету мог только Джордж. Конечно, он всегда был далек от издательского дела, но, возможно, через год-другой вполне освоится. Все равно, кроме него, больше некому.

Она каждое утро с улыбкой наблюдала, как он собирается на работу: точно ребенок, который изо всех сил старается подражать отцу! Первым делом, вечно опаздывая, он выскакивал из постели и, кое-как напялив пиджак и повязав галстук, появлялся в столовой – дразнить младших и отвлекать от завтрака. Затем, перевернув три стакана с молоком и скормив свою овсянку кошке, он хватал пару яблок и вылетал за дверь, обещав Эдвине позвонить ближе к обеду. И он звонил – это было свято, – но лишь затем, чтобы рассказать что-нибудь веселое и поинтересоваться, не будет ли она против, если он поужинает где-нибудь вне дома, чему, разумеется, она не противилась.

О романтических увлечениях Джорджа в Сан-Франциско ходили легенды. Как только стало известно, что он вернулся домой, всевозможные приглашения посыпались на него как из рога изобилия. Семейства Крокер, Янг, Шпреклез – все жаждали его заполучить, как раньше Эдвину. Хоть она и предпочитала отсидеться дома, время от времени все-таки выходила с Джорджем – из него вышел весьма галантный кавалер, – но вечеринки больше ее не прельщали. Зато Джордж развлекался от души – такое времяпрепровождение нравилось ему куда больше, чем работа в газете.

Эдвина долго пыталась заставить его посещать ежемесячные редакционные заседания, но каждый вечер он куда-то исчезал из дому. Расследование показало, что Джордж бегает в кино.

– Ради бога, Джордж! Когда ты уже повзрослеешь! Ведь больше заниматься газетой некому, – не выдержала она однажды, и Джордж извинился. Но в следующем месяце все повторилось, и она даже пригрозила, что урежет ему жалованье, если он и дальше будет пренебрегать своими обязанностями.

– Эдвина, не могу я больше! Не мое это. Все мне кланяются, расшаркиваются: «мистер Уинфилд», – а я полный профан! И все оглядываюсь через плечо: вдруг они обращаются не ко мне, а к отцу!

– Так учись, черт возьми! Кто мешает? – выкрикнула Эдвина в ярости, но и Джордж закусил удила.

– А почему бы тебе самой не возглавить газету? Командуешь ты отлично: домом, детьми, и мной бы командовала, если бы я позволил, как раньше командовала Филиппом…