Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Касслер Клайв

– Но это же абсурд!

– Пусть так, – улыбнулась Эдвина. – Так мне проще, хотя бы ради детей. Я не смогла бы дать мужчине ту любовь, которой он заслуживает. У меня столько забот! Любой уважающий себя мужчина рано или поздно решил бы, что им пренебрегают.

– Полагаешь, я как раз из таких?

Бен явно обиделся, и Эдвина улыбнулась.

– Как знать? Вы заслуживаете жены, которая будет отдавать вам всю свою любовь. А моя уже отдана, по крайней мере на ближайшие пятнадцать лет, пока Тедди не пойдет в колледж. Долго же придется ждать!

Бен понял, что потерпел поражение. Эдвина всегда была упрямой. И если она что-то решила, значит, так тому и быть. Он слишком хорошо ее знал, а теперь еще и любил. Да и она любит его… только не так, как ему бы хотелось!

– Пятнадцать лет – слишком долгий срок для меня, Эдвина. К тому времени я уже буду стариком, и ты не захочешь на меня и смотреть.

– Может, к тому времени вы будете привлекательнее меня. Дети высосут из меня все соки. – Она рассмеялась, а потом, посерьезнев, протянула ему руку. – Это естественно, Бен. Моя жизнь принадлежит им.

– Но мы ведь останемся друзьями?

Эдвина кивнула, не скрывая слез, и обняла его.

– Конечно! Я без вас не справлюсь.

– Ты прекрасно справляешься, – возразил он с кислой миной, но не попытался ее ни обнять, ни поцеловать. Все, границы определены. Может, это и хорошо, что он, в конце концов, признался: лучше точно знать, на что рассчитывать, – но на сердце у него все равно было тяжело, когда он в тот вечер уходил от Уинфилдов. Садясь в машину, Бен обернулся и помахал рукой. Жаль, что все сложилось именно так!

На следующий день принесли телеграмму от тети Лиз. В годовщину гибели Кейт и Берта умер дядя Руперт, и Эдвина за обедом сообщила эту печальную новость детям. Никто из них особенно не переживал, но требовалось высказать соболезнования, и после обеда Филипп помог сестре сочинить ответную телеграмму для тети Лиз. Выразив горячее сочувствие и пообещав молиться за дядю, Эдвина тем не менее не предложила тете навестить их: прошлого визита им хватило с лихвой.

Эдвина раздумывала, следует ли опять надеть траур, но пришла к выводу, что это ни к чему: ведь она почти не знала дядю Руперта и никогда не питала к нему теплых чувств. По прошествии года после трагедии она стала носить свою обычную одежду и с удовольствием набрасывала подаренную Беном голубую кашемировую шаль. Внешне ничего не изменилось. Они виделись почти так же часто, хотя Бен держался чуть настороженно и немного смущался. Эдвина же старалась вести себя так, будто и не было того разговора. А дети и вовсе ни о чем не догадывались. Филипп, правда, иногда как-то странно смотрел на них с Беном, но что он мог увидеть, кроме дружбы, проверенной временем?

В мае Эдвина впервые вышла в свет. Приняв приглашение на обед от старинных друзей отца и матери, она поначалу держалась скованно, но в конце концов освоилась, и вечер прошел прекрасно. Правда, поразмыслив, она заподозрила, что ее пригласили ради хозяйского сына, а когда прислали приглашение еще раз, уже не сомневалась. Это был весьма привлекательный молодой человек из состоятельной семьи, но явно не блистал умом. Он нисколько ее не заинтересовал, как, впрочем, и другие молодые люди, с которыми Эдвину знакомили каждый раз, когда она принимала приглашения от знакомых родителей. Ее собственные подруги уже были замужем, а некоторые и вовсе нянчили малышей. Наблюдая за их хлопотливой семейной жизнью, Эдвина неизменно расстраивалась, думая о Чарлзе и супружестве, которого так и не случилось. Но в гостях у подруг Эдвину хотя бы не донимали соискатели ее руки. Молодые люди ее не интересовали, и она прямо это заявляла тем, кто становился слишком назойливым. Эдвина продолжала носить кольцо Чарлза и жила воспоминаниями о нем. Такова была ее жизнь, и она не хотела другой.

В августе Эдвина с облегчением покинула город и перебралась на озеро Тахо. Для них это лето стало особенным: Филиппа приняли в Гарвард, и в начале сентября он их покинет. Не верилось, что Филипп уедет! Эдвина знала, что будет скучать, но не могла не радоваться за брата. Он хотел было было остаться дома, чтобы помогать ей с детьми и особенно с не в меру энергичным Джорджем, но Эдвина не хотела и слышать об этом.

В одну из лунных ночей на озере Филипп наконец осмелился задать сестре вопрос о том, что его с некоторых пор волновало:

– Ты, случайно, не влюблена в Бена?

Эдвину удивил даже не сам вопрос, а вид Филиппа, когда он осмелился его задать. Брат смотрел на нее так, будто считал своей собственностью – своей и остальных детей.

– Нет.

– А он не влюблен в тебя?

– Да какое это имеет значение? – заметила она мягко.

Похоже, брат искренне переживал, но почему? Ведь опасаться ему нечего.

– Я по-прежнему люблю Чарлза. – Она глубоко вздохнула и шепотом, в темноте, добавила: – И, наверное, всегда буду любить…

– Слава богу… – Он вдруг покраснел и виновато добавил: – То есть… я не хотел…

Эдвина улыбнулась.

– Именно что хотел.

Ее жизнь принадлежала им, они ею распоряжались и не хотели, чтобы она выходила замуж. Она их собственность, в горе и в радости, пока не умрет или пока они не перестанут в ней нуждаться. Что ж, она не возражала, даже если немного и обижалась. Как все-таки странно устроен мир.

У родителей было право любить друг друга, а их дети решили, что любовь старшей сестры должна принадлежать только им. Это ее доля, даже в представлении Филиппа. У него было право уехать из дома в университет, а она должна ждать его возвращения и заботиться о младших.

– А если бы даже я полюбила его или кого-то другого, то меньше любить вас не стала бы, – попыталась успокоить брата Эдвина, но Филипп насупился, словно она его предала!

– Но ты же ни в кого не влюблена?

Улыбнувшись, Эдвина покачала головой и поцеловала брата. Какой он еще все-таки ребенок, хоть и едет в Гарвард.

– Не волнуйся: я никогда вас не оставлю, потому что люблю. Пока нужна вам, я буду с вами!

Филипп взглянул на сестру с беззаботной улыбкой, явно обрадованный. Он очень ее любил, как и остальные дети: она их надежда и опора, как раньше родители, – и ни с кем не хотел делить. Да и ей уже не верилось, что жизнь может быть другой.

Глава 15

В купе Филиппа было не протолкнуться. Для него наступил великий день: он уезжал в Гарвард, – и проводить его пришла целая толпа. Здесь, естественно, были все Уинфилды, и Шейла, и миссис Барнс, и приятели Филиппа, и двое его любимых учителей из школы, Бен пришел тоже.

– Не забывай писать, ладно? – Эдвина, как мамаша-наседка, шепотом поинтересовалась, спрятал ли он деньги в ремень – особый ремень с карманом, который она дала ему накануне. – Вернешься совсем другим человеком. Вот увидишь большой мир и на нас потом посмотришь другими глазами. Мы, пожалуй, покажемся тебе такими незначительными и даже отсталыми. Но все равно мы – твоя семья, не забывай об этом. А мы все будем ужасно по тебе скучать. – Эдвина дала себе зарок не плакать, чтобы не огорчать брата. Ему нужны новые возможности, он имеет на них право – как их отец и как до него дед.

– Удачи, сынок. – Бен пожал руку Филиппу.

– Поезд отправляется, – возвестил кондуктор, и Эдвина почувствовала, как болезненно заныло сердце.

Вот Филипп прощается с друзьями, вот жмет на прощание руки учителям, вот поворачивается, чтобы поцеловать детей, сказать им несколько слов.

– Веди себя хорошо, – торжественно сказал он Фанни. – Будь хорошей девочкой и слушайся Эдвину.

– Буду, – серьезно ответила малышка, и две огромных слезы покатились по ее щекам. Больше года брат был для нее скорее отцом, чем старшим братом. – А ты возвращайся поскорее…

Поцеловав сестренку, Филипп обернулся к Алексис. Слова ему были не нужны. Он и без слов знал, как любит его сестра, этот маленький ангел, который бесшумно вплывал в его комнату с печеньем и молоком, когда он допоздна засиживался над книгами. Она делилась с ним всем, что было в ее жизни, просто потому, что очень любила.