Святослав Пелишенко - Хождение за два-три моря
— Так, — сказал затем Данилыч. — А теперь будем, я имею в виду, развлекаться.
Мы развернулись и пошли в ресторан. Капитан «ставил».
— Эту главу назовем «Последняя ставка капитана», — шепнул мне Сергей, во время обеда несколько оживший. Я осторожно поставил бокал с красным вином на туго накрахмаленную скатерть. Официант покосился на Даню, который пробовал остроту ножа на пальце с непосредственностью молодого Маугли.
— Вот оно, — удовлетворенно произнес Данилыч после обеда, и в третий раз прозвучало: —
А теперь — развлекаться…
Мы шли по городу. Шкипер двигался впереди остальных — в белых штанах и рубахе, в белых вельветовых «корочках», развалистой походкой, гордо откинув голову. Это напоминало выход матерого рецидивиста со свитой шестерок.
Разгул крепчал. Мы не пропускали ни одного автомата с газированной водой. Мы останавливались на углах, и Данилыч приказывал — «мороженого»! В парке культуры каждый из нас дважды взвесился, измерил рост и ударил кулаком по силомеру. Мы катались на «чертовом колесе»; мы брали от жизни все.
Удивительней всего была та скорость, с которой приносило плоды нехитрое лечение шкипера. Я начал насвистывать. Сергей предложил запить мороженое пивом. Данилыч купил туристскую схему «Вдоль по Дону». Даня останавливался, как бы пораженный громом, и платонически глядел вслед каждой ростовчанке моложе сорока. Я перестал насвистывать и начал напевать. Мировая скорбь стремительно шла на убыль;
а почему — неизвестно.
— Красивейшая скульптура! — громко сказал капитан у памятника конармейцам — конной статуи казака.
— Неправильная! — услышали мы. Возле статуи стоял кряжистый, узловатый старик.
— Неправильно, — со старческой непримиримостью повторил он. — Омундировка на казаке — зимняя?
— Ну так что? Значит, зима…
— А подкова на коне летняя, без шипов! — С этими словами старик сплюнул и ушел.
Ростов начинал мне нравиться: колорит здесь сохранился.
Домой ехали на машине. Шофер препирался с Сергеем, доказывая преимущества конной милиции перед любой другой. Данилыч на переднем сиденье задремал. Даня прижимал к себе сумку с бараниной для вечернего шашлыка. За окном мелькали купеческие особняки, переулки стекали вниз, к Дону.
Таксист довез нас до понтонного моста. Мост лежал на воде, суставчатый, как поезд. Он был выгнут и упруго натянут течением. Платформы слегка подрагивали; такое ощущение, будто идешь по древку лука.
Высокий правый берег донской протоки заполонила машинная цивилизация. Парадный простор пассажирских причалов был ниже по течению; здесь, на окраине порта, за каждую пядь велась борьба. Берег покрывали склады. Ярусом кустарников поднимались корпуса мастерских. Выше царили стволы труб и надломленные силуэты кранов. Громыхало железо, вспыхивала сварка, поднималась мучная пыль из трюма загружаемой баржи; и урчал, утробно булькал кишечник каких-то укутанных серой ватой труб.
А другим концом мост упирался в остров. Здесь был лес, не очень высокий, сквозной, редкие домики базы отдыха, лодочная станция. Несколько человек неторопливо работали на песке у воды — смолили корпус шлюпки.
Возле берега, в компании стайки яхт, отдыхал «Юрий Гагарин».
— Подите все сюда, — позвал Данилыч. Он уже забрался на яхту, голос шел из каюты.
Внутри было темно. Капитан, против обыкновения не щадя аккумулятора, зажег верхний свет. Мы увидели, что на штурманском столике разложена карта СССР — та самая, по которой когда-то давно, в Одессе, прокладывался генеральный маршрут путешествия.
— Вот мы где, — ткнул пальцем шкипер.
— Ой, батя, а мы не знали! — протянул Даня. — В Ростове, где ж еще?
— Вот отсюда мы вышли, — продолжал Данилыч, — так вот шли… видите? А теперь нам сюда. Я имею в виду…
И мы поняли, что он имеет в виду. От Одессы до Ростова путь «Гагарина» образовал вогнутую на юг, слегка неправильную дугу; и почти такую же дугу, только обращенную на север, с вершиной в Волгограде, предстояло описать до Астрахани. Ростов был на полпути, только на полпути.
Уже на полпути. В чем дело, в конце концов!
Часть третья. Реками
Глава первая. Тема с вариациями
…Мы поднимаемся по Бонанзе,
по Эльдорадо, по Золотой реке и Серному ручью,
добираемся до перевала, спускаемся вниз через Золотые Россыпи…
— Что ты ищешь? — спрашиваю. Она смеется.
Джек ЛондонПонять эту идею невозможно. Старайтесь к ней привыкнуть.
Из лекции по квантовой механике.
Начинающий автор решил создать книгу о кавалерии. На первой странице он написал:
«Командир накинул бурку, взлетел в седло и пришпорил своего вороного. Копыта зазвенели по дороге: цок-цок-цок-цок…»
Вторая страница начиналась и оканчивалась теми же «цок-цок-цок».
В книге было около двухсот страниц. Последние строки выглядели так:
«…цок-цок-цок-цок-цок. Пррр!.. Командир остановил вороного, вылез из седла и снял бурку. Конец».
Этот довольно глупый анекдот вспоминается, когда хочешь описать плавание по реке.
Третий день «Гагарин» идет от Ростова вверх по Дону. Третий день дует горячий, сухой восточный ветер. Река петляет, но ветер, следуя изгибам ее ложа, все равно бьет прямо в лоб. О парусах не может быть и речи: невозможно лавировать на узком фарватере, где то и дело проходят встречные суда. По пятнадцать часов в сутки трещит мотор. У Данилыча его стук начал вызывать профессиональные галлюцинации.
— Хорошо шьем! — неожиданно сказал он сегодня вместо обычного «хорошо идем».
— Что-что?..
— Мотор, говорю. Как швейная машинка: чах-чах-чах-чах…
Действительно: чах-чах-чах-чах… Цок-цок-цок-цок… Мимо нас проходят буи речного фарватера: три тысячи сорок восьмой, сорок седьмой, сорок шестой… На закате ветер стихает. Мы становимся в одной из боковых излучин Дона и ночуем, приняв душ из флакона «Тайги». Восход похож на закат, который прокручивают в обратном порядке: солнце ползет вверх, комары исчезают, ветер снова начинает дуть, а Данилыч заводит швейную машинку: чах-чах-чах…
Иногда нас подбрасывают попутные баржи. Мы швартуемся к борту, глушим мотор, и его сорокасильный тенорок сменяется натруженным басом толкача-буксира: ух-ух-ух-ух… Мы лежим на палубе, стараясь найти огрызок тени. Жара. Ветер. Скука не скука — но монотонность.
Дон — река степная. Как сама степь, он чрезмерен. Широкий, тихий плес, береговые заросли, тихая, уютная протока ведет куда-то вглубь. Поворот русла. Впереди. снова тихий плес, зеленый берег, уютная протока… Поворот. Дон красив. Дон опять красив. Дон снова красив. Даже тягостна эта избыточность, это повторяемость красоты. В море не то: море тоже бесконечно. Но море не периодично.
