Святослав Пелишенко - Хождение за два-три моря
Как-нибудь потом — подумать и узнать:
а) Особая жизнь в устьях рек — особый характер жителей (земноводный?).
б) На Днестре узкая одновесельная лодка называется «каюк». А здесь?
в) Описать донских казачек, гребущих к дому с надписью «Магазин». Сухопутных подходов к «Магазину» не видно, мужчин-гребцов — тоже (в этом месте можно будет шутить).
Сергей отложил блокнот и зевнул. Нижняя челюсть с мучительным хрустом поползла вниз, лоб сморщился, глаза подернулись влагой и выкатились, как бы изумясь происходящему… Это был не зевок, катаклизм в масштабе лица.
— Ого! — уважительно сказал Даня и по мере сил повторил подвиг судового врача.
Мне тоже зевалось. Странно: ночью мы выспались.
— Где же мост? — неодобрительно спросил Данилыч. — К разводу опоздаем.
Начало путешествия похоже на молодость; потом приходит опыт. Этим мостом ростовчане пугали нас еще в Керчи. «От морских и речных судов всех ведомств, осуществляющих «нерегулярное плавание», заявка на проход под мостом может быть удовлетворена лишь в том случае, когда эти суда имеют разрешение от судовой инспекции на дальнейшее следование по ВСП РСФСР».
Ростовчане пугали, и мы пугались. Какая заявка? Что за ВСП? У нас, совершающих «нерегулярное плавание», разрешения не было.
Но теперь точка зрения почему-то изменилась. Ну, мост. Пройдем. К разводу опоздаем — завтра пройдем. Где он, тоже понятно: на реке, где же еще. И мы пройдем его, этот мост, и продолжим, несмотря на отсутствие разрешения, свое следование по загадочной ВСП РСФСР.
Мы приобрели опыт; и мне, уже не впервые в тот день, стало грустно.
Начало путешествия похоже на молодость. Встреча с дельфином и белужья уха, тендровские комары и подъем апселя — все это ново, все вкусно, все становится веселым приключением. Это время обаятельного юношеского эгоизма. Собственная персона вызывает повышенный интерес. Буду ли я укачиваться? Не испугаюсь ли ночного шторма? Научусь ли ставить паруса? Снова, как в юности, дружелюбно знакомишься с самим собой — оттого легко и с другими.
«Да ведь он любопытный человек! Характер!» — с удивлением думаешь о соавторе, который на берегу осточертел тебе еще в шестидесятых годах. Способность Дани неограниченно спать кажется увлекательной загадкой, каждый звонок Саши его «матери» веселит душу, а первые «вот оно» Данилыча становятся, как сонеты Петрарки, пищей для радостных раздумий.
А потом подкрадывается опыт. Новизна обрастает привычкой, античная яркость дней смазывается. Попутчиков уже знаешь; их любимые словечки, капризы, слабости — все уже знакомо. Капитанским «вот оно» щеголяет боцман, матросы приводят цитаты из анекдотов судового врача, шкипер поет студенческие песни и читает Бунина в оригинале. На смену безответной любви к парусам приходит знание того, какой шкот «отдать», чтобы «сбить» стаксель. Путешествие перестает быть карнавалом; а чем ему предстоит теперь стать — еще неизвестно. Молодость неизбежно сменяется зрелостью. Зрелость есть состояние, следующее после молодости и обозначающее отсутствие последней. Познавательная и утешающая ценность каждого из этих изречений — для того, кто стоит на переломе, — равна нулю.
Вот оно.
Конечно, мы прошли ростовский мост — прошли без приключений. Было это, правда, уже на следующий день. Вечером по обыкновению выяснилось, что город справа — Азов, а не Ростов, что до Ростова еще тридцать пять километров; и когда в темноте надоело шарахаться от встречных судов, мы заночевали у плавучего заправщика; и всю ночь, разгоняя комаров, возле нас швартовались и жадно сосали горючее «Кометы» и «Ракеты». Что еще было вечером? Приплыл какой-то браконьер, предлагал рыбу; но уха у нас еще была.
IVУха у нас еще была.
Дописав до этих слов (год спустя), я откладываю ручку. Некоторое время предаюсь разглядыванию фотографий. Хорошие фотографии. Кроме них, на столе, слева направо, расположены «Учебник яхтенного рулевого», огрызки яблока, лампа настольная, пепельница в виде собаки, пишущая машинка, пачка чистой бумаги. У меня очень хороший, большой стол.
Отвлечемся ненадолго, читатель. Покинем на время борт «Юрия Гагарина». Придется сделать паузу. Дело в том, что книга о путешествии, как и само путешествие, тоже «на полпути». Кажется, я начинаю врать. Кажется, я невольно проектирую свое нынешнее состояние на прошлое, полпути книги на полпути путе шествия.
Я встаю из-за стола, подхожу к окну. За окном идет снег. Хлопья косо перечеркивают ком света, вспухший вокруг уличного фонаря. Дело в том, читатель, что когда автор вполне искренне пишет «год спустя», в этом все же есть доля риторики. На самом деле после путешествия на «Гагарине» прошло два с половиной года. Вот оно.
«…Как мысли черные к тебе придут, откупори шампанского бутылку — иль перечти «Женитьбу Фигаро».
Несколько дней назад я встретил на улице Сашу. Бывший матрос Нестеренко катил перед собой коляску. Рядом с ним шла красивая строгая брюнетка. Я обратил внимание на ее ресницы — черные, пушистые, неправдоподобно огромные, — хотя, конечно, и кроме ресниц, было на что посмотреть…
— Знакомься, — сказал Саша и тонко, красиво порозовел. — Это Наташа.
Мне тут же стало все ясно. Я сразу припомнил «версии», мысленно поздравил себя с тем, что был недалек от истины, и, как дурак, спросил:
— Это твоя мама?.. — после чего красавица с недоумением взмахнула неправдоподобными своими ресницами, нагнулась к коляске, а Саша поспешил отвести меня в сторону.
— Что ты выдумал? — сердито шепнул он. — Если хочешь знать, то была совсем другая история…
Ну ладно, другая так другая. Я только подумал, что теперь линия Саши — как персонажа дневника-повести — может считаться завершенной. Вместе с тем я не мог не подумать и о том, насколько мы с Сергеем отстали от остальных членов экипажа.
Пишите, Шура, пишите…
Снег, пролетающий мимо фонаря за окном, на асфальте тает. Уха у нас еще была… Тогда, год назад, на борту «Гагарина», усталость и сомнения «полпути» исчезли как-то незаметно. Может, их вообще не было? А сейчас? Просто я устал, читатель. Сейчас устал. Тебе об этом вообще-то знать не положено. Но, как ни странно, в собственной книге совершенно некуда прятаться. Значит, нужно отдохнуть. «Откупори шампанского бутылку — иль перечти…» В чем дело, в конце-то концов?
В последнее время я веду, что называется, двойную жизнь. Днем — работа, лекции, физика. Между прочим, когда читаешь лекцию, тоже «некуда спрятаться».
Раньше я готовился тщательно, «выстраивал материал», «планировал время»… Чаще всего к середине лекции меня переставали слушать. Это меня мучило когда-то. Теперь я начинаю думать, о чем скажу, когда открываю дверь в аудиторию. Как ни странно, теперь несколько десятков глаз, от которых не скроешься, следят за тем, что я выделываю на доске, с неослабевающим интересом. Вот после этого и «отдавайся целиком работе»! Кажется, дело удается, уступает только тогда, когда за душой, кроме этого самого дела, есть и кое-что еще. Слава богу, методических проверок на моих занятиях давно не было.
