Святослав Пелишенко - Хождение за два-три моря
На берегу играл оркестр, усилитель вещал нечто приподнятое. Азовская регата открывалась гонками «кадетов». Мальчишки в оранжевых спасжилетах прокричали «ура!», на руках снесли в воду свои крошечные тупоносые корытца. Залив покрылся треуголками потешного флота.
Гремя цепью, мы вытянули левый якорь.
Увертливые «кадеты» лихо резали корму «Гагарина». Глаза двенадцатилетних капитанов сурово следили за парусами. Лица были исполнены важности.
С берега дул бриз. «Гагарин» расправил все свои сто квадратов и, набирая ход, двинулся на юг. Косяки легких соседей обгоняли, обтекали его борта. Оркестр играл туш. Но веселая гурьба «кадетов» заложила рули, повернула, вся вдруг, как стайка мелких птиц, и вприпрыжку понеслась на запад. А мы, подчиняясь изгибу фарватера, забирали восточней, все восточней, пока не остались одни. Стало тихо: мы вышли из полосы туша, тянувшейся с севера на юг, по ветру.
День был неяркий, с идущим как бы отовсюду рассеянным светом. Туман лежал на воде метровой периной, вдали приподнимался, скрывал берега. Ветер шевелил его, но не сдергивал.
— Между прочим, мы так и не сняли «Гагарина» под парусами, — вспомнил Даня.
Между прочим, я и не понимал, как это сделать. Чтобы сфотографировать яхту на ходу, нужна другая яхта.
— Спускайте «Яшку», — приказал Данилыч. Утренний бунт был забыт; как всегда во время движения, шкипер излучал благодать.
Многострадальный «Яков» хлюпнулся о воду и, привязанный за кормой, пошел с несвойственной ему резвостью.
— Теперь бери аппарат, Даня, бери весло и садись, — продолжал командовать Данилыч.
Мы отпускали линь, пока мастер по парусам не исчез. Веревка, подергиваясь, уходила в белесые клубы за кормой.
— Теперь табань справа! — закричал шкипер.
Линь пополз в сторону. Сбоку, над слоем тумана, неожиданно возникла Данина голова — одна голова. Лицо капризно морщилось.
— Сыро тут, батя, — пожаловалась голова.
Мы застыли в фотогеничных позах. Вынырнул объектив «Зенита», послышался щелчок, крик «готово»- и все исчезло. Раздался всплеск.
— Даня, сынок! Ты где, паршивец?! — забеспокоился капитан.
Молчание. Мы поспешно потянули линь. Из тумана, бодая создаваемый им же бурун, возник «Яшка». В нем сидел Даня — мокрый, но довольный.
— Ше, испугались?!
Этот снимок — из немногих удавшихся. Сейчас, год спустя, он лежит передо мной на столе. «Гагарин» снят сзади и немного сбоку. Корпус завис в тумане, нет ни воды, ни неба — сплошное молоко. Линии бортов размыты, но чем выше, тем они четче, паруса уже проявлены, отделены от фона иным оттенком белизны, и совсем резко проступают освещенные солнцем верхушки мачт. На палубе видны темные фигуры, Данилыч — тот, что пониже и коренастей, Сергей самый длинный, ну а средний, должно быть, я, — лиц не различишь, одни пятна. Но я-то знаю, что лица счастливые, бездумные и счастливые, даже мое лицо, хотя в тот день, год назад, я хандрил, думал, что начинаю уставать.
Дураком я был год назад, вот оно!..
— Ты бездельник, Баклаша, — с удовольствием отметил Сергей.
— Пиши, пиши…
Была моя очередь вести дневник; но я отлынивал. Сергей, напротив, был полон творческой потенции.
— Знаешь, какое название я дам этой главе? «Фурор на Дону»!
— Замечательно…
Фурор случился при входе «Гагарина» в Дон. К часу дня туман рассеялся, а Таганрогский залив окончательно перестал походить на залив. По обе стороны фарватера возникли острова. Робкие, разрозненные, песчано-травянистые, они исподволь подбирались все ближе, сходились, вытесняли воду в узкие протоки. Море впадало в сушу. Острова покрылись лесом, берег стал выше, сдавил фарватер в узкую ленту, и Данилыч, как на примерке, задал профессиональный вопрос: «В плечах не жмет?»
Действительно, с непривычки было тесно. Последний сигарообразный буй стоял чуть ли не на опушке леса. Дальше начиналась двойная низка коротких речных бакенов. Вот мы и в реке, подумал я. Точнее, в «гирле» Дона.
На берегу толпились, глазея на яхту, какие-то не то туристы, не то рыбаки.
— Привет из Одессы! — закричал Даня.
Туристы засуетились. Бегая по песку, они тоже что-то кричали. Двое мальчишек взобрались на дерево, оседлали ветку, горизонтально протянутую над водой, и гримасничали, рискуя свалиться. Одна из женщин в забытьи пошла в реку. У нее на руках отчаянно ревел младенец.
— Приятно все-таки, что нас тут уу-важа-ют! — немелодично запел Даня. Я повел яхту ближе к берегу. Сергей показался в люке с коньяком и стопками. Восторг туристов усилился.
— Достань ракету! — сказал польщенный Данилыч. — Вообще-то они на случай бедствия, но пограничников нет… Вот оно.
Мы торжественно чокнулись.
— За успех предприятия! За победу над «Мечтой». — Данилыч дернул шнур, и ракета с шипением взвилась над мачтами. Мы выпили стопки и обнаружили, что сидим на мели. Крики на берегу смолкли.
— Они хотели сказать, что мы попали Дону не в то «гирло»! — догадался Сергей. Данилыч промолчал.
— Во народ! — Даня влез на бушприт и начал переговоры с берегом. — Ну чего б я кричал? «А-ааа!» А так, ше б предупредить?
— Куда ж вы на корчи лезете! — сурово сказали с берега.
Сегодня, год спустя, передо мной лежит том старой энциклопедии, Большой Энциклопедии под редакцией С.Н.Южакова, Санкт-Петербург, год издания 1902-й. Том раскрыт на статье «Дон». «Корчи образуются в так называемых проносах», — читаю я. Мне становится приятно и немного грустно. Я с недоумением вспоминаю, что год назад корчи в проносах меня не радовали — не радовали и не слишком огорчали.
Еще одна мель.
Конечно, мы с нее снялись — снялись привычно, без всяких приключений.
Все казалось привычным в тот день, впервые с начала путешествия. Как упрек в безделье, почему-то вспоминался тот самый стол, за которым я сейчас сижу, и некая книга, открытая на странице шестнадцать, и некая рукопись, заброшенная на странице четыре; как символ повторения, данный Данилычем, я все чаще употреблял знаменитое «вот оно», обозначая им все, что казалось примелькавшимся, пройденным, повторенным — тогда, год назад.
Да, все-таки дураком я был год назад.
А причина хандры была простая: полпути.
IIIИз путевых записок Сергея.
Камыши. Плывем по одному из рукавов одного из «гирл» Дона (как-нибудь потом — узнать, как называется!). Камыши и хутора.
Дома стоят вплотную к воде. Перед каждым — скамейка с видом на реку; на скамейках сидят деды и не спеша обсуждают «Гагарин». Мостки. Для лодок устроены подъезды-протоки (под крыльцо, под сваи) — вроде подземных гаражей где-нибудь в Германии.
