Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Касслер Клайв

Сын садовника сидел на ступеньках заднего крыльца, его пальцы позеленели от полирующего состава, которым он начищал давно не бывший в употреблении кофейный сервиз. Нянюшка Кэтчпоул сосредоточенно грела утюг на кухонной плите и энергично гладила скатерть и льняные салфетки. Она подняла голову и посмотрела на Поппи.

– Твое первое утро как хозяйки Риддлсдауна, – произнесла она.

– Хозяйка Риддлсдауна – леди Риддлсдаун, – покачала головой Поппи.

– Но леди Риддлсдаун здесь нет, и твоего отца тоже, – ответила старушка. – Поэтому все в твоих руках, малышка.

– На самом деле – в твоих, – поправила ее Поппи.

– Не уверена, что ты помнишь, как все было в прежние времена, – ответила няня и плюнула на утюг, чтобы проверить его температуру. – Во времена твоей мамы все было совсем иначе, – она продолжила гладить. – В те дни, когда твой отец еще не стал… в общем, неважно, кем он стал. В те дни у нас бывали гости к завтраку, к обеду и к ужину, и, конечно же, у твоего отца был камердинер.

Поппи, к собственному удивлению, смутно припомнила прямого как палка мрачноватого человека, служившего у ее отца камердинером. Его уволили вскоре после рождения Дейзи. С тех пор граф одевался сам, чем и объяснялся его неряшливый вид.

Она не знала, как бы он отнесся к суете на кухне или к трате семейных денег на наем деревенских женщин и обильный завтрак. Что ж, на сей раз его мнение ничего не значило. Его не было дома. Скорая увезла его, одурманенного морфином, еще в середине ночи.

Поппи все еще не могла свыкнуться с известием о состоянии отца. Доктор сказал ей, что ранение серьезное и что… в общем… больше детей в их семье не будет.

Она все еще не могла поверить, что Салливан счел уместным так подробно рассказать ей о ранении отца и о том, как это повлияет на возможности рождения новых детей. Он совершенно спокойно произносил слова, которые она прежде могла слышать только тайком в разговорах фермеров о животных. Тем не менее, когда он закончил и она наконец поняла, почему у ее отца больше не будет других наследников, она почувствовала невероятное облегчение. Наконец-то все закончилось.

«Все эти годы он говорил мне, что Риддлсдаун никогда мне не достанется, а теперь он больше ничего не может с этим поделать. Он мой. Риддлсдаун мой».

– Если хочешь помочь, – сказала няня, – можешь сходить на птичник и посмотреть, не снесли ли нам курочки сегодня чего-нибудь.

Радуясь тому, что ей дали задание, Поппи взяла ивовую корзину для яиц и отправилась через огород к курятнику. Повсюду вокруг просыпалась жизнь. Задрав голову, пел дрозд, другой пролетел над головой с червячком в клюве, вдали блеяли овцы, а вдоль забора первоцветы раскрывали бутоны, подставляя лепестки солнечному свету.

Она уже почти подошла к дверям курятника, когда заметила, что один из ее гостей уже проснулся и вышел на улицу. Гарри Хейзелтон стоял, опираясь на ограду конюшенного загона, и гладил морду пегого коня по имени Добби. Ей стало интересно, о чем они разговаривают, потому что было очевидно, что они говорят что-то друг другу, пусть и без слов.

Добби тихонько заржал, вытянул шею и положил голову на плечо капитану, и Поппи осознала, что наблюдает момент полнейшего умиротворения – момент, который ей вдруг выпало разделить. Последние несколько недель ей казалось, что ледяной холод Атлантики останется с ней навсегда и она больше никогда не согреется, никогда не почувствует себя по-настоящему в безопасности. Теперь, видя, как утренний свет медленно прокрадывается в загон, заливая золотистым сиянием человека и коня, она наконец смогла ощутить тепло и покой.

Она уронила корзинку и отошла от дверей курятника. Хотя она шла медленно, словно во сне, те двое услышали ее. Добби поднял голову с плеча человека, а Гарри обернулся к ней. Этим утром капитан выглядел иначе. Он не побрился, и на его подбородке и щеках лежала темная тень. Его волосы с первыми седыми прядями были не расчесаны, и на лоб падали мятежные кудри. Его карие глаза были широко открыты и лишены обычной настороженности.

Поппи заглянула в глубину своего сердца и не нашла в нем ни малейшего сомнения, ни даже слабого проблеска неопределенности. «Я хочу этого. Я хочу быть с ним».

Когда капитан заговорил, ей показалось, что она все еще спит. Наверняка он не стал бы так говорить с ней в реальном мире. Он запустил пальцы в гриву Добби, словно набираясь сил, и заговорил хриплым голосом.

– Когда-то я знал одну женщину, – начал он.

Поппи ждала. Ей казалось, что в этом сне наяву Хейзелтон прочитал ее мысли.

Гарри выпустил гриву Добби и положил ладонь на ограду.

– Генерал привез в Индию свою жену. Она была очень молода, а он – нет, – он на мгновение поднял глаза к небу, словно в поисках иного мира. – Индия – плохое место для английской леди, к тому же у жены генерала не может быть подруг. Это было жестоко, но генерал хотел ребенка.

Сына, подумала Поппи. Генерал хотел сына.

Взгляд Гарри все еще был устремлен в тот иной мир, который Поппи не могла себе представить. Жара? Пыль? Опасность?

– Ее звали Элоиза, и для меня она была сама Англия, – продолжал Гарри.

– И вы?..

– Нет!

– Простите. Я не…

– Ребенок родился раньше срока, – рассказывал Гарри. – Генерала не было в расположении. Полковой врач пришел ко мне и спросил, что делать. Я сказал ему привести индийскую повитуху, – Гарри по-прежнему не смотрел на нее, все еще погруженный в воспоминания. – Повитуха спасла младенца. Но не смогла спасти Элоизу. Эта утрата преследовала меня.

Взгляд Гарри снова обрел ясность. Он посмотрел на свою ногу и хлопнул по ней.

– А потом случилось вот это.

– Пуля? – спросила Поппи.

– Кабан, – покачал головой Гарри. – Я сам виноват. Был невнимателен, – он снова поднял руку и вцепился в гриву Добби. – Меня преследовали воспоминания о женщине, которую я едва знал, – он пристально посмотрел на Поппи. – Вы прогнали эти воспоминания.

Поппи вдруг ощутила прилив собственных нежелательных воспоминаний: мужчины и женщины на «Титанике», уходящем под воду. Они ничем не заслужили такую судьбу, но такова жизнь. Она может оборваться в любой момент. Поппи ощутила всю важность того, что происходит прямо сейчас. Если Хейзелтон не подойдет к ней, ей придется шагнуть к нему самой.

И она сделала этот шаг.

Хейзелтон отпустил гриву Добби. На мгновение она поняла, какое будущее ее ждет, и тут мужской голос разбил в дребезги молчание, напряженное, словно пружина часов.

Она обернулась и увидела Салливана, размашистым шагом шедшего к конюшне и размахивавшего газетой.

– Вы это видели? – крикнул он.

Поппи отвернулась от Гарри и больше не оборачивалась к нему, пока Салливан шел к ним. Она понимала, что едва не произошло только что, и от одной этой мысли залилась румянцем. Она отошла в сторону и наклонилась, чтобы поднять с земли корзинку.

– А до завтрака это подождать не могло? – раздраженно спросил Гарри.

– Нет, не могло.

Опершись о нагретый солнцем столбик ограды, Гарри изучал газету. Конь заглядывал ему через плечо. Гарри чуть повернул газету, чтобы дыхание коня не трепало страницы.

– Колонка Интеррогантума, – раздраженно бросил Салливан. – Прочитай.

Гарри снова поднял голову и увидел Поппи, шедшую через огород. Она удалялась от него и от того, что едва не случилось.

Салливан вырвал газету из его рук и начал читать вслух.

– Был ли на «Титанике» пожар перед его гибелью? Была ли нанята специальная команда, чтобы потушить пожар в угольном бункере? Где они теперь? Неужели их тайна погибла вместе с ними?