Александр Чернобровкин - Князь Путивльский. Том 2
Я слез с коня, размялся. На автомобиле было удобней ездить. Затекала в основном шея. При верховой езде болит все тело, кроме этой самой шеи. В свете факела я увидел знакомое лицо.
– Здравствуй, Илья! – поприветствовал я монаха.
Он нес большую бронзовую чашу. Поставив ее на землю, поклонился мне и произнес:
– Рад видеть тебя, князь, живым и здоровым! Я как узнал, что ладьи пожгли, сразу подумал, что без тебя не обошлось.
– Почему? – полюбопытствовал я.
– Не знаю, – пожал монах плечами. – Просто в голову пришло. Может, потому, что встретились с тобой в первый раз на ладье. – Он перекрестился и продолжил: – Услышал бог наши молитвы, наказал осквернителей святого места!
Насколько я знаю, осквернителями стали мои люди, пролив кровь. Теперь сорок дней в помещениях, где убили гуннов, нельзя будет молиться, совершать службы. Зато дружинники вернули монастырю всё, что отняли католики, в том числе и изготовленное из серебра. За такое попы любой грех простят.
– На бога надейся, да сам не плошай, – напомнил я. – Вы знали, что рать сюда идет. Надо было спрятать ценные предметы.
– Не верили, что кто-нибудь решится на такое, – сказал Илья.
– В следующий раз, когда придут татары, спрячьте получше. Лучше всего отвезите ко мне. У меня с ними мир, – посоветовал я.
– А придут, князь? – не поверил он.
– Обязательно придут, – ответил я. – Может, в этом году, может, лет через пять или десять, но придут и поубивают много людей на Земле Русской.
– За грехи наши бог нашлет на нас поганых, – перекрестившись, сделал вывод монах Илья и посмотрел на меня.
Он стоял боком к свету, падающему от горящего факела, по лицу бегали красные отблески, так что я не мог разглядеть, какие мысли оно выражает, но почувствовал обращенный ко мне безмолвный вопрос: «Кто ты, князь?». Видимо, монах принимал меня за мессию местечкового калибра.
– Тут ты прав, – согласился я. – Вместо того, чтобы объединиться и вместе сражаться с врагами, приводим против своих братьев иноверцев, которые разоряют всё, даже монастыри и церкви. Такие люди заслужили наказание.
Вот только наказывают и награждают обычно непричастных.
– Вы бы попрятали все ценное и на рассвете ушли бы в лес, – посоветовал ему. – Нападу я, а накажут за это вас. Перебьют всех, не посмотрят, что вы – монахи. Скажи это игумену.
– Нет у нам игумена, – сообщил Илья. – Его убили в первый день, когда не позволял сдирать с икон серебряные оклады.
– Тогда слушайте мой приказ: когда мы пойдем в бой, бегите в лес. – сказал я. – Возьмите еды на несколько дней. Думаю, осаду скоро снимут. А нет, так крестьяне вас прокормят. Пойдете на север, там есть нетронутые деревни.
– Как скажешь, князь, – с облегчением произнес монах.
Видимо, после гибели игумена некому было принимать решение.
Когда небо начало сереть, монахи с котомками сидели во дворе рядом с моими дружинниками, завтракали на скорую руку хлебом и копченым окороком, отбитым у врагов. Запивали медовухой, последние две большие бочки которой выкопали для нас монахи. Все равно досталась бы врагу. Мои дружинники весело переговаривались, точно собирались на гулянье. Монахи удивленно посматривали на них, не догадываясь, что это выплескивается скрытое напряжение, загнанный на дно души страх. Кто-то не вернется из этого боя, кто-то будет ранен тяжело и умрет через несколько дней в муках, кто-то станет калекой. Каждый воин мысленно просил: «Только не я!».
Доев, я посидел еще несколько минут. Ем быстро. Приучили в мореходке. Не все за мной успевают. Показав Савке, чтобы плеснул мне еще немного медовухи, медленно выцедил ее и только после этого встал.
– Ну, что, братья, потянем по своем князе и по княжеству Черниговскому?! – тоном деловым, но с ноткой радости произнес я.
– Потянем, князь! – хором ответили дружинник, вставая.
– Тогда по коням! – приказал я.
С монастырского двора я выехал первым За мной следовал тысяцкий Мончук и три моих сына, к каждому из которых был приставлен старый, закаленный воин. Далее в колонну по два следовали три сотни всадников. Если повернуть влево, легко перестроиться в шеренгу по одному. Нападать будем широким фронтом, от обрывистого берега в сторону Олегова поля. Со стороны реки осаждающие не соорудили укреплений. Следом из монастыря выехал обоз с трофеями. Они пойдут к лесу, где их поджидают остальные пехотинцы, устроят на дороге засаду на тот случай, если за нами будет погоня. За телегами шагали монахи, унося самое ценное монастырское имущество.
Мы пересекли Гульбище, спустились в овраг, поднялись по противоположному склону в лагерь осаждавших. С этой стороны караулов не было. Несколько вражеских воинов заметили нас, но тревогу не подняли, поскольку ехали мы со стороны монастыря, медленно и без криков, которыми обычно сопровождается атака. Видимо, не ожидали такой дерзости. Пялились на нас, скорее, из любопытства. Пытались угадать, куда и зачем мы едем в такую рань?
Из шалаша, метрах в трех от которого я проезжал, выглянул пожилой воин и спросил на гуннском:
– Вы кто такие?
Я не ответил.
Гунн стоял, разглядывая проезжающих мимо всадников, и не знал, что предпринять. Если бы он закричал, то погиб бы на несколько минут раньше и спас многих своих сослуживцев. Я ехал дальше, не оглядываясь, но спиной чувствовал его взгляд. Гуннский воин не решился понапрасну беспокоить остальных. Я проехал почти до вала, насыпанного для защиты от вылазок осажденных. Там остановился и повернул коня в сторону Олегова поля. Следом за мной остановились, повернули и выстроились в одну шеренгу дружинник всех трех сотен.
– Ну, поехали! – громко произнес я и метнул степную пику в черноусое лицо гунна, который в метре от меня выбрался из-под навеса и пялился, пытаясь понять, кто я такой и что здесь делаю?
Рев сотен глоток взорвал утреннюю тишину. Три сотни лошадей поскакали вперед, убивая всех подряд. Я приказал не останавливаться, бить только тех, кто попадался под руку. Нам надо наделать больше шума, а не перебить больше врагов. Гунны, поляки и галичане поняли, что на них напали, и вместо того, чтобы оказать сопротивление, дали деру. Началась паника. Если среди них еще и были несколько человек, способных трезво оценивать ситуацию, остановить бегущую толпу уже не могли. Наверное, враги решили, что подоспел на помощь Изяслав Владимирович со своим войском.
Моя пика застряла в теле убитого воина, который, падая, крутанулся и придавил ее. Я освободился от нее и выхватил саблю. Догнал удирающего, ударил сверху вправо, снося верхнюю часть головы, покрытой густыми и длинными черными волосами. Открылась черепная коробка, заполненная сероватым влажным веществом. Человек продолжал бежать. Я обогнал его и достал следующего концом острия по шее, ударив коротко и резко там, где сонная артерия. Шею сразу залило кровью, но и этот продолжал переставлять ноги, не понимая, что жить осталось всего несколько минут. Страх побеждал смерть. Правда, не долго. Я скакал дальше и рубил, рубил, рубил…
