Александр Чернобровкин - Князь Путивльский. Том 2
Перестук вразнобой конских копыт сменился криками и стонами раненных, проклятиями пока невредимых и ржанием лошадей, которых начали разворачивать вправо, чтобы закрыться щитами и атаковать стрелков. Вот только способных идти в атаку с каждым мгновением становилось все меньше. Да и не хотели лошади лезть в кусты. Я отложил арбалет и начал стрелять из лука. Теперь от моих выстрелов, по большому счету, ничего не зависело. Если и промахнусь, беды большой не будет. Мои лучники и арбалетчики исправят ошибку. Но я не промахивался. Десять дет тренировок начали давать результат. На дистанции метров восемьдесят я умудрился попасть в шею ниже края шлема и выше кромки щита, которым закрывался гунн, а уж в спину угадывал с раза в два большего расстояния. Из посланной за нами погони смогли ускакать человек пятьдесят. Они неслись галопом и не оглядывались. Поскакавшие было за ними несколько лошадей, оставшиеся без наездников, не смогли за ними угнаться, остановились и уже через несколько минут начали спокойно щипать траву. Меня поражает способность лошадей мгновенно подаваться панике, а затем также быстро переходить от нее к безмятежному набиванию брюха. Наверное, это нервное. Жевание помогает успокоиться. Ну, прямо, как женщины, ведут себя!
Пока мои дружинник добивали раненных и собирали трофеи, я подъехал к гунну, которому попал в шею. Он был уже мертв. Молодой, черные усики только пробились. На нем шлем, сваренный из четырех треугольных пластин, к нижнему краю которого пристегнута тронутая ржавчиной бармица, кольчуга с длинными рукавами, кожаные штаны и пластинчатые поножи, закрывающие голень только спереди, а сзади завязанные тремя кожаными ремешками. В деревянных ножнах сабля, старая, слабо изогнутая, скорее всего, досталась от деда или прадеда. Наверное, младший сын магната, поехавший искать счастья. Вот и нашел на лесой дороге вдали от родного дома. Он лежал на боку, сломав стрелу, которая проткнула шею и застряла в ней оперением. Из приоткрытого рта еще текла кровь. Было ее неприлично много.
23
По возвращению в деревню Кукино, я приказал передать пленным в погребе, что информация о табунах оказалось важной и что они заработали по верховому коню. Награда подстегнула их. После обеда, когда я собирался лечь покемарить, дружинник, который относил в погреб обед, доложил, что пленные очень хотят пообщаться со мной.
– Веди их сюда, – приказал я.
Синяк из темно-фиолетового стал более красочным, отчего пленный напомнил мне бомжа с Казанского вокзала. Одно время я жил неподалеку от вокзала и частенько встречал там бомжей с похожей физиономией. Бомжи были разного возраста, комплекции и национальности, но физиономия у всех была одна – именно такая. Второму пленнику перевязали рану. Сильная боль прошла, и он стал разговорчивее. В предыдущий раз только уточнял подробности, а сейчас говорил больше, чем напарник по несчастью. Пленный подробно рассказал, где в обозе хранится самое ценное. Информация, конечно, интересная, да вот только обоз находится между двумя линиями заграждений. О чем я и сказал ему.
– Тогда другое, – сразу перешел он. – На берегу Десны, выше города, за излучиной, стоят ладьи. Там место удобное. Сверху, по течению, им лучше нападать, если кто к городу поплывет. На ночь их на берег носами вытаскивают. Ладей было много, десять и больше.
Наверное, считать умеет по пальцам, разуваться лень, поэтому дальше десяти дело не идет.
– Сколько охраны? – спросил я.
– На каждой по полусотне или больше, – ответил он. – Только ночью они уходят от реки, холодно и сыро возле нее. Все время к нам прибивались, рядом с нами у костров ложились спать.
– Если всё так, как ты сказал, может оказаться важным, – молвил я.
– Вот те крест, князь, правду говорю! – перекрестился он.
Я приказал отвести пленных в погреб и отправил разведку узнать, где ночуют экипажи ладей, а заодно посмотреть, как там идет осада, не собираются ли снять ее и пойти к Новгороду-Северскому, чтобы отомстить за угнанных лошадей и убитых рыцарей? Или уже знают, что это я им сыплю соль на разные интимные места?
Разведчики вернулись утром и доложили, что экипажи ладей действительно спят на берегу у костров, подальше от реки. Осада идет полным ходом. Стены города еще держатся, но уже основательно побиты. Видимо, киевляне решили отомстить за разграбление своего города тридцать один год назад. Хорошая у людей память в эту эпоху! Самое смешное, что вместе с черниговцами Киев тогда захватил отец Владимира Рюриковича, в то время князь Смоленский.
– Мне потребуются вечером двое мужиков пошустрее, чтобы весточку доставили в Чернигов, – сказал я старикам деревни Кукино. – Если справятся, получат по лошади.
Крестьяне перестали бояться нас. Скот на всякий случай продолжают прятать в лесу, но все чаще в деревне появляются мужики и бабы, присматривают за своими дворами. Иногда приходят и молодые парни, а вот девок не видел ни разу. И то верно: девки любят залетать от залетных парней.
Вечером пришли двое. Оба не молодые. Так понимаю, самые шустрые в смысле самые жадные.
– А по какому коню дашь? – первым делом поинтересовались они.
– По такому, на каком пахать сподручнее, – ответил я. – Или вам по боевому надо, решили в дружинники податься?
– Старые мы уже для рати! – улыбаясь, ответили крестьяне. – Только вот конь коню рознь. Один молодой и работящий, а другой только сено жрет.
– Сами выберете, когда снимут осаду, – предложил я. – Только сразу бегите в деревню, я вас ждать не буду, оставлю двух, какие под руку попадутся.
– Ради такого дела мы и раньше прибежим, – пообещали они.
Я объяснил крестьянам, что ночью доставим их к городским стенам на лодке. Там скажут, что с посланием от князя Путивльского. Я заставил вызубрить это послание.
– Если согласятся, пусть утром поднимут на приречной башне Детинца красный флаг, – закончил я. – Ну, а если попадетесь, врите, что хотите, но обо мне и моем послании ни слова.
– Оно и понятно, – согласились крестьяне. – Нам и самим не с руки говорить, что от тебя идет. Скажем, что боярин наш велел всем идти в осаду, а мы в отъезде были, только вернулись.
Пикинерам я приказал оставить свое длинное и грозное оружие, взять вместо пик по охапке соломы. Надеюсь, воевать им этой ночью не придется. Двигались быстро. Большая часть дружинников целый день дурака валяла. В походе я не напрягаю их строевыми занятиями. Часик мечами помашут, разомнутся – и хватит. Война, в отличие от учебы, должна быть в радость.
Ночь опять была лунная, ясная. По речному руслу пролегла желтоватая дорожка, которая слегка подрагивала, будто ее встряхивают. Тихое плескание воды наводило на мирные мысли, словно мы приехали на ночную рыбалку. В лагере осаждающих тоже тихо. Умаялись за день. На приступ не ходили, но весь день метали камни в стены, рыли подкопы, делали осадные башни и тараны. Дня через два-три, когда сильнее разрушат городские стены, будет штурм. В городе тоже было тихо. На стенах иногда появлялись огоньки факелов и сразу исчезали. Осажденные давали понять, что не спят, готовы в любое время суток отразить нападение.
