Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Касслер Клайв

– Вы все еще женаты? – зачем-то спросила Эдвина и высморкалась.

– Да, – не стал лгать Патрик. – У нас трое чудесных сыновей, а видимся мы с ней примерно раз в два месяца, когда встречаемся дома, между путешествиями. Боюсь, моя супруга… не очень жалует джентльменов: ей куда милее общество сердечных подруг, родственниц… или лошадей.

Эдвине показалось, что он хотел сказать больше, чем решился, но была слишком смущена, чтобы расспрашивать. Достаточно, что он признался, что женат, но они не любят друг друга. Возможно, «сердечные подруги» – это так, для красного слова. Нет, скорее это все-таки было сказано с каким-то смыслом. В таком случае оставалось только удивляться, как они умудрились родить троих сыновей, если встречались так редко…

– Вы могли бы развестись, – заметила Эдвина, но Патрик грустно покачал головой.

– Нет, это невозможно по ряду причин – например, из-за сыновей. К тому же мои родители, боюсь, этого бы не пережили. В нашей семье разводов не было. Дело осложняется еще и тем, что у меня бабка – француженка. Поэтому я вроде белой вороны: британец-католик. Боюсь, что мы с Флоренс связаны до конца своих дней. Не скажу за нее, но я обречен на одиночество – мрачная перспектива на ближайшие лет тридцать-сорок.

Патрик пытался шутить, однако Эдвина слышала боль в его словах.

– Но ведь так жить невозможно!

Невероятно! Случайные попутчики, они с Патриком поверяли друг другу самое сокровенное.

– У меня нет выбора, – пожал плечами Патрик, – как не было его и у вас. Дело ведь не только в долге, но и в любви. У меня замечательные мальчишки, вполне самостоятельные. Самый младший, Ричард, в прошлом году пошел в школу. Мне необязательно постоянно быть дома, так что я почти всегда в отъезде. Большую часть времени я живу в Нью-Йорке, а по делам езжу в Париж. На мне, конечно, забота об отцовских поместьях, но там хорошие управляющие. Бываю я также в Берлине, и в Риме… В общем, моя жизнь вполне удалась.

Но Эдвина хотела быть с ним честной сейчас, когда они стояли рядом, и его рука обнимала ее за плечи.

– Как все это печально… и пусто. – Она говорила без обиняков, и он отвечал ей тем же.

– Вы правы. Так и есть. Но это все, что мне осталось, Эдвина, и я стараюсь как могу. Как и вы, собственно. Это моя жизнь, нравится она мне или нет. Вы сами целую вечность оплакиваете человека, погибшего одиннадцать лет назад. Человека, которого вы любили, когда вам было двадцать. Подумайте… вспомните о нем. Вы действительно знали его? Кто он, каким был? Он точно мог сделать вас счастливой? Вы имели право жить полной жизнью, как и я, но мы этим правом не воспользовались. Вы ищете радость в окружении братьев и сестер, которых любите, а я – своих детей. На большее я не претендую, ведь я женат. Зато вы свободны. И, когда закончится история с вашей сестрой, вы просто обязаны найти мужчину, которого полюбите. Возможно, такого, который мог бы понравиться вашему Чарлзу. Выходите за него замуж, и пусть у вас будут свои дети. Мне уже поздно, но вы можете. Не хороните себя заживо! Не теряйте время!

– Глупости! – отмахнулась Эдвина. – Какие дети? Мне уже тридцать два! Полжизни прожито.

– Дело не в возрасте. Если бы судьба дала мне шанс, возможность любить, быть счастливым и иметь еще детей, я бы не сомневался ни секунды!

И, прежде чем Эдвина успела ответить, он нагнулся к ней и завладел губами. Он целовал ее так, как никто с тех пор, как погиб Чарлз… да и с ним, кажется, не было такой страсти. Неужели Патрик прав и Чарлз – всего лишь давнее воспоминание, казавшееся теперь и вовсе детским? Неужели она так изменилась? Переросла его? Да и помнит ли она его по-настоящему? Теперь уже невозможно сказать, но в душе Эдвина не сомневалась, что любила его. Но не слишком ли долго он владел ее сердцем? Возможно, пришло время отпустить? И ей вдруг захотелось поцеловать Патрика в ответ, и все прочие мысли вылетели у нее из головы. Они обнимали друг друга так, словно терпели кораблекрушение, словно это были последние секунды.

Он очень не скоро отпустил ее, а потом заглянул в глаза и сказал то, о чем она имела право знать:

– Эдвина, как бы ни сложились наши отношения, я не смогу на вас жениться. Я хочу, чтобы вы это знали. И я не хочу портить вам жизнь. Позвольте мне просто любить вас, и я дам вам свободу… вам и себе. Я не стану удерживать вас, но не дам удержать и себя.

Эдвина была благодарна ему за честность. Чутье с самого начала подсказало ей, что с ним можно быть откровенной, поэтому она и позволила себе разговориться. Абсурд: они едва знакомы, а он уже стал ей так близок!

– Я не позволю вам, как после гибели Чарлза, годами лелеять воспоминания. Я хочу вас любить и указать путь… к счастью и полноценной жизни. Однажды вы сможете выйти замуж за другого и быть счастливой.

– Может, не стоит драматизировать? – улыбнулась Эдвина. – Вы не можете предвидеть всего. Что, если Флоренс умрет? Или бросит вас? Или решит куда-нибудь сбежать?

– Я не хочу строить свою жизнь на предположениях. И вам не советую. Помните: придет день, и я вас отпущу… как птичку, которая полетит далеко через океан… домой.

Он не успел закончить, как она почувствовала боль разлуки, хотя еще ничего не начиналось, и, прильнув к нему, прошептала:

– Не сейчас… умоляю…

– Нет… не сейчас, – прошептал он в ответ, а потом, как во сне, коснулся губами ее волос и добавил: – Я вас люблю…

Два странника, которых сблизили похожие судьбы и память о Чарлзе, полюбили друг друга и теперь парили между небом и землей.

Глава 36

Такое бывает только в романах и разве что в голливудских фильмах. Они случайно встретились, и Эдвина открыла для себя жизнь, которой никогда не знала… или просто забыла за пролетевшие годы? Они разговаривали, смеялись, часами гуляли по кораблю, и мало-помалу Эдвину перестал мучить страх, что они пойдут ко дну. Патрик был рядом с ней во время инструктажа и распределения по спасательным шлюпкам, хотя у него был совсем другой номер; корабельный эконом не возражал. Другие пассажиры наблюдали за ними – кто с теплой улыбкой, а кто и с завистью. Они же не выпячивали свои отношения и выбирали уединенные местечки, чтобы поболтать, поцеловаться или просто подержаться за руки. Оба истосковались по нежности, но Эдвина подозревала, что Патрик лукавил, когда говорил, что никого не любил с тех пор, как женился.

– А какая вы были в детстве? – спросил Патрик, желая знать о ней все, даже мельчайшие подробности.

– Не помню. Наверное, я была счастлива. Мы жили вполне обычно, пока они не погибли. Я ходила в школу, ссорилась с Филиппом из-за игрушек… еще любила помогать маме в саду. И даже… когда ее не стало, в саду подрезала розы, выпалывала сорняки… и все время с ней разговаривала, задавала волновавшие меня вопросы.

– И получали ответы? – спросил он с улыбкой, и Эдвина покачала головой.

– Нет, но потом мне всегда становилось легче.

– Значит, все было не зря. Кстати, я тоже люблю покопаться в саду, когда выпадает такая возможность, хотя многие считают, что это не мужское занятие.

Они говорили обо всем – о друзьях детства, о любимых занятиях, о книгах и фильмах. Ему нравилась серьезная классика, а ей – популярные авторы. Оба любили поэзию, закаты, прогулки при луне и танцы. Со слезами на глазах Эдвина поведала ему, как гордится Джорджем и его успехами, как нравится ей Хелен. Она даже рассказала, как подарила невестке свою свадебную фату, которую так и не надела для Чарлза, и здесь Патрик не выдержал:

– Как бы я хотел, чтобы вы надели ее для меня!

– Увы… – прошептала она, и слезинка скатилась по ее щеке.

А потом он пригласил ее потанцевать, но Эдвина посетовала, что у нее нет с собой ни одного приличествующего такому случаю платья. И тогда – о чудо! – Патрик подкупил корабельную горничную, и та раздобыла вечернее платье. Оно сидело на ней как влитое, на нем был лейбл «Шанель», и Эдвина весь вечер опасалась, что кто-нибудь из пассажирок первого класса признает в нем свое, но тревоги оказались напрасны – они чудесно провели время.