Карл Май - Через пустыню
— Ты же должен был это видеть!
— Я видел очень немного. Когда пленный убежал, все бросились за ним, мои люди и арнауты тоже.
— Почему же ты не последовал вместе со всеми?
— Мой осел не захотел, господин. А кроме того, я же должен был ехать в Баадри, чтобы подготовить тебе квартиру.
— Хорошо ли ты рассмотрел убежавшего пленника?
— Как я мог это сделать? Я же лежал, уткнувшись лицом в землю, а когда поднялся, чтобы отправиться в погоню, он уже был далеко.
Я обрадовался этому, имея в виду безопасность Мохаммеда Эмина.
— Скоро ли приедут остальные?
— Кто их знает! Аллах неисповедим, он ведет верующих то туда, то сюда, то направо, то налево, как ему понравится. Пути людей отмечены в Книге провидения.
— Али-бей здесь? — спросил я старосту деревни.
— Да.
— Где?
— За этой дверью.
— Он один?
— Да.
— Скажи ему, что мы хотим говорить с ним!
В то время как староста вышел в другую комнату, Ифра отвел маленького Халефа в сторону и тихо спросил, кивнув на Мохаммеда Эмина:
— Кто этот раб?
— Шейх.
— Откуда он взялся?
— Мы его встретили по дороге. Он — друг моего сиди и теперь останется с нами.
— Он щедро платит?
— О, вот так! — сказал Халеф, растопырив все десять пальцев.
Этого бравому писарю было достаточно, как я заметил по его просиявшему лицу.
В этот момент дверь открылась, и в комнату вернулся староста. За ним появился очень хорошо сложенный молодой человек, высокий и гибкий, с правильными чертами лица и сияющими глазами. Одет он был в изящно вышитые штаны, дорогую курточку и тюрбан, из-под которого ниспадали роскошные вьющиеся волосы. За поясом у него торчал всего лишь один нож с рукоятью весьма искусной работы.
— Добро пожаловать! — сказал он, протягивая руку сначала мне, потом шейху и наконец Халефу. Башибузука он, казалось, не заметил.
— Прости меня, господин, что я вошел в твой дом, — ответил я. — Близок вечер, и я хотел спросить тебя, есть ли в твоих владениях местечко, где бы мы могли приклонить свои головы на отдых.
Он внимательно оглядел меня с головы до пят, а потом ответил:
— Не следует спрашивать путника, куда он идет и откуда. Но мой староста сказал, что ты эмир.
— Я не араб и не турок, я приехал с далекого запада, я немей.
— Немей? Я не знаю такого народа и не видел еще никого из немей. Но об одном немей я слышал и очень охотно бы с ним познакомился.
— Могу я спросить почему?
— Потому что трое моих людей обязаны ему жизнью.
— Каким образом?
— Он освободил их из плена и отвез к хаддединам.
— Они здесь, в Баадри?
— Да.
— Их зовут Пали, Селек и Мелаф?
Он в изумлении отступил на шаг.
— Ты их знаешь?
— Как зовут немей, о котором ты говорил?
— Его зовут Кара бен Немей.
— Таково мое имя. Вот этот человек, Мохаммед Эмин, шейх хаддединов, а другой — Халеф, мой спутник.
— Возможно ли это? Какая неожиданность! Дай я обниму тебя!
Он притянул меня к себе и поцеловал в обе щеки; то же самое он сделал с Мохаммедом и Халефом, правда, с последним не целовался. Потом он схватил меня за руку и сказал:
— Господин, ты приехал вовремя. У нас большой праздник, на который не допускают никого из чужих, но ты должен веселиться вместе с нами. Оставайся здесь, пока не кончатся праздничные дни, и после них можешь быть долго с нами.
— Я останусь, пока здесь будет нравиться шейху.
— Ему понравится.
— Ты должен знать, что сердце влечет его вперед, о чем мы тебе еще расскажем.
— Я знаю об этом. Входите же. Мой дом — ваш дом, и мой хлеб — ваш хлеб. Вы должны стать нашими братьями, пока мы живы!
В то время как мы проходили в дверь, я услышал, как Ифра говорит старосте:
— Ты слышишь, старик, как знаменит мой эфенди? Учись и меня ценить соответственно. Запомни это!
Комната, куда мы вошли, была обставлена очень просто. Я и шейх должны были занять места рядом с Али-беем. Тот все еще не выпускал мою руку и опять очень внимательно рассматривал меня.
— Стало быть, ты и есть тот человек, который разбил всех врагов хаддединов?
— Ты хочешь, чтобы мои щеки покраснели от стыда?
— И тот, кто ночью без чьей-либо помощи убил льва! Хотел бы я быть таким, как ты! Ты христианин?
— Да.
— Христиане сильнее других людей. Однако я тоже христианин.
— Разве езиды христиане?
— Езиды всякие. Изо всех религий они взяли для себя только хорошее…
— Ты это точно знаешь? Он нахмурился.
— Я говорю тебе, эмир, что в этих горах ни одна религия не может господствовать, так как наш народ разделен, а наши племена расколоты. Хорошая религия должна проповедовать любовь, но добровольная любовь, вырастающая из глубин души, не может у нас пустить корни, потому что нашу пашню слагает почва, замешанная на ненависти, мстительности, изменах и жестокости. Было бы у меня достаточно власти, я проповедовал бы любовь, конечно, не устами, а с мечом в руках.
Его глаза сияли, щеки зарделись, а голос подымался из глубины сердца. Это был не только красивый, но и благородный человек. Он прочувствовал печальные условия жизни своих соотечественников и, возможно, был способен на героический поступок.
— Итак, ты веришь, что пришедшие издалека христианские проповедники здесь ничего бы не смогли сделать? — спросил я у бея.
— Мы, езиды, знаем ваше Священное писание. В нем сказано: «Слово Божье — молот, разрушающий скалы». Но можешь ли ты молотом раздробить воду? Можешь ли ты молотом разбить туман, который поднимается от наших болот и убивает жизнь? Спроси людей, приезжающих сюда из Америки! Они многому научили, о многом говорили; они дарили и продавали чудесные вещи; они даже работали книгопечатниками. И люди прислушивались к ним, брали их подарки, позволяли себя крестить, а потом шли грабить, воровать и убивать, как и прежде. Священная книга была напечатана на нашем языке, но никто не понимает этого диалекта: никто здесь не умеет ни читать, ни писать. Веришь ли ты, что эти набожные люди могут обучить нас чтению и письму? Наши перья теперь могут быть только из острой стали. Посети наш знаменитый монастырь Рабан-Ормузд, когда-то принадлежавший несторианцам. Теперь им владеют католики, обратившие эль-Кош и Телль-Кайф. Несколько бедных монахов голодают на этой иссушенной земле, на которой изнемогают от жажды два голых оливковых дерева. Почему это так, а не по-другому? Нет Иисуса, который там молился: «Стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиною Аиалонскою!» Нет героя Самсона, который понуждал мечом злых делать добро. Нет пастуха Давида, убившего из своей пращи душегуба Голиафа. Нет потока, который поглотит безбожных, чтобы Ной со своим семейством мог опуститься перед Аллахом на колени под семицветной радугой. Разве не сказано в вашей Книге: «Люди не хотят позволить моему духу наказывать себя»? Будь я Моисей, я бы послал моего Иисуса по всем долинам Курдистана, а потом проложил бы своим мечом дорогу тем, о которых в вашей Священной Книге сказано: «Вы проповедуете мир, а они возвещают спасение!» Ты смотришь на меня, широко раскрыв глаза. Ты полагаешь, мир лучше войны и лопата лучше дубины? Я тоже так считаю. Но можешь ли ты думать о мире, если его добиваются с саблей в руках? Мы здесь вынуждены носить с собой дубины, чтобы иметь возможность поработать лопатой. Посмотри на себя, только на себя одного! У тебя очень много оружия, и оно лучше того, которым владеем мы. Почему ты его носишь? Ты носишь его и в стране немей, когда отправляешься в путь?