Мор Йокаи - Когда мы состаримся
С тем и подалась дальше.
А Ципра в задумчивости принялась напевать почти без слов: «Цыганкой моя мать была…»
Глубоко задумалась Ципра.
Мысли наши… Они куда красноречивей слов! Если б язык мог пересказать всё то, о чём беседует с собой безмолвная душа!
«Ну почему ты такой?»
«Ушёл бы, что ли, к другой… Не видеть бы тебя никогда!»
«Кабы ты меня тоже любил! Кабы я тебя тоже не любила!»
«Не горяч — так лучше холоден будь, а то ни холоден, ни горяч».
«Сел бы, обнял — вот счастье-то; а он подойдёт, улыбнётся, скажет два слова — и дальше; уж лучше бы не подходил, не смотрел».
«Сто раз давала себе слово: не заговорит со мной — сама заговорю, не спросит — сама спрошу напрямик: любишь или нет?»
«Любишь, так люби!»
«Не луну с неба прошу, розу только сорви».
«Сорвёшь — всё равно оборвёшь, наземь бросишь; на шляпу не надо цеплять, расспросами смущаться, кто дал; сорвал да растоптал, всё равно от цыганки».
«Ах, зачем сманил, коли не любил».
«Любит — не любит, плюнет — поцелует, к сердцу прижмёт — к чёрту пошлёт».
«Сколько их, песенок, присловий, которые бедные обманутые девушки повторяют!»
«А я сколько раз себе повторяла: язык у тебя не поворачивается сказать — песенку хотя бы спой. Но едва увижу его — в горле пересохнет, куда вся смелость девалась».
«Даром, что ворожея, а вот — приворожил».
«Какая я ворожея, ничего не знаю, не могу, вся моя сила пропала».
«Уж если я с ним заговорю — и его убью, и себя».
«Или себя одну».
«Но, может, так ничего и не скажу?»
И все эти сетованья-упованья бедняжка старалась заглушить домашней работой. Пока сердце томилось, глаза, язык, руки делали своё неустанное дело. Некогда тут на звёзды заглядываться, за струнами тосковать! Про таких неистовых хозяек говорится: «Всё в руках горит».
— Добрый день! — раздаётся вдруг у неё за спиной.
Девушка, сбивая на галерее белóк, и не заметила, как подошёл Лоранд со своим приветствием.
Она думала, он хоть на минутку остановится спросить, как обычно: «Что готовишь?» А она ответит своим, столь же обычным, вопросом: «А что вы любите? Скажете когда-нибудь наконец?»
Но он даже не остановился: просто случайно шёл мимо и, раз уж встретился, бросил это своё несчастное: «Добрый день». И пошёл дальше. Он искал Топанди.
Тот ждал его у себя. Лоранд застал его за чтением какого-то письма.
— Вот, братец, и увертюра, — сказал старик, протягивая письмо.
Лоранд взял письмо, начинавшееся: «Имея честь засвидетельствовать своё почтение…»
— Что, вызов в суд?
— Как видишь. Легко догадаться по этим расшаркиваниям. Заодно исправник сообщает, что завтра утром прибудет самолично произвести дознание. Так что подавай мне сюда завтра челядь — и осла старого не забудь. Пускай и его benevolens[172] подвергнет допросу и к делу приобщит sub stria.[173]
— Вы, дядюшка, по-прежнему хотите всё смешной стороной оборотить.
— А что — не смешно? Комитатский двор мести, ха-ха-ха!
— Перестаньте.
— И ещё в кандалах. Я всё над стариком свинарем смеялся за то, что странно так ноги передвигает: будто одной за другую боится зацепить. А это он кандалы почтенной комитатской управы полтора года таскал — вот до сих пор ногами и заплетает. Теперь оба будем друг над дружкой потешаться.
— Хорошо бы вам адвоката нанять.
— Нет, лучше уж тюремщику порося молочного послать. Тут, братец, брыкайся, не брыкайся… Это как в воду холодную: медленными шажками входить — только продрогнешь, а бухнешься сразу — так даже приятно. Поговорим о вещах более серьёзных!
— А я как раз и пришёл поговорить об очень серьёзном предмете.
— Ну-ка, выкладывай!
— Я на Ципре женюсь.
Топанди пристально посмотрел на юношу. Брови его, остриями вверх, дёрнулись несколько раз.
— Почему ты так решил? — спросил он холодно, спокойно.
— Потому что она славная, добрая девушка.
— Это ещё не причина, чтобы жениться, — покачал головой Топанди.
— Она так привязана ко мне. Я многим, многим ей обязан. Болел — сестра родная за мной лучше бы не ходила, горевал — печалилась пуще моего.
— Тоже не повод жениться.
— И потом, я выше всех этих предрассудков.
— Ах, ах! Какие мы благородные! Какие либералы! Нашёл причину, чтобы на Ципре жениться. Один соседский граф печку вон кафельную в жёны взял, чтобы было перед кем рацеи свои разводить. Не оригинально. Всё это не причина, чтобы жениться на Ципре.
— Но всё-таки я женюсь… Потому что люблю.
При этих словах лицо Топанди разгладилось; обычная саркастическая усмешка как бы несколько смягчилась.
— Вот это другой разговор. Это — единственная причина, чтобы жениться на ней. И сколько ж дней, как полюбил?
— Не знаю, не считал. Мне всегда приятно было её видеть, всегда я любил её, как добрую сестру. Ту, перед ней, обожал, как ангела, но едва рассеялся этот ореол — и всё кончилось, нет в моём сердце прежнего огня, никакого чувства к ней. Даже дыма, даже пепла не осталось. Но эту девушку — со всеми её недостатками, никаких красивых иллюзий не питая, такую, какая она есть, — теперь вот полюбил. Верную, платящую за чувство неподдельным чувством женщину люблю в ней и не из благодарности или жалости хочу на ней жениться, а потому, что сердце просит.
— Ну, верность, это ты в ней найдёшь. И что собираешься первым делом предпринять?
— Первым делом матушке напишу. Напишу ей, что девушку нашёл, настоящий неотшлифованный алмаз, пусть примет как дочь родную, — и отвезу к ней Ципру. Там она пробудет, пока не примет крещения, а после обратно её заберу.
— Премного благодарен, что с меня все эти церемонии снимаешь. С попами вы уж сами вожжайтесь, уж как-нибудь без меня! Когда же до самой Ципры всё это доведёшь?
— Когда маменькин ответ получу.
— А если мать будет против женитьбы?
— Берусь её уговорить.
— А всё-таки? Если не удастся? У неё ведь могут быть другие намерения относительно тебя. Что тогда?
— Тогда? — повторил Лоранд и замолчал. — Я уже столько ей горя доставил, — сказал он наконец.
— Знаю.
— Но она всё мне простила.
— Больше другого сына любит.
— А я её — больше, чем отца.
— Сильно сказано.
— Но если скажет: или я, или она, выбирай, то отвечу, как мне ни больно: «Матушка, выброси меня из твоего сердца, я с супругой своей пойду».
— Вот это ты хорошо сказал, — протянул наконец ему руку Топанди.
— Только я ничуть не беспокоюсь, до этого не дойдёт. У нас в семье заносчивость никогда не процветала. Мы лестных знакомств не искали, счастье ценили выше. И потом, Ципра из тех девушек, которые женщинам нравятся ещё больше, чем мужчинам. Кроме того, есть у меня дома настоящий друг: брат, и есть соблазнительный пример: моя славная маленькая невестка.
