Кирилл Кириллов - Афанасий Никитин. Время сильных людей
— Лакшми! — заорал он во все горло. Забыв обо всем на свете, кинулся к ней, раскрывая объятия.
Плечи ее вздрогнули под тонкой тканью. Она помотала головой, словно не веря своим ушам.
— Лакшми! — снова заорал он во всю мочь своих богатырских легких.
Она вскочила на ноги и наконец узрела бегущего к ней Афанасия. Грязного, прокопченного, заросшего густым каштановым волосом, в драной рубахе и хлюпающих разбитых сапогах, но успевшего стать таким родным.
Танцовщица бросилась ему навстречу, обвила его шею тонкими руками. Прижалась всем телом. Он подхватил ее и закружил, смеясь как безумный. Остановился, поставил на землю осторожно. Вгляделся в лицо, словно изучая милые черты. Она, отчего-то вдруг засмущавшись, уткнулась головой ему в плечо. Афанасий облапил ее, прижался щекой к черным волосам.
Когда они наконец смогли отстраниться друг от друга, на Афанасия накинулись жители деревни из тех, что еще как-то держались на ногах. Они тормошили его одежду, кланялись, благодарили, вешали на шею гирлянды цветов, совали ему в руки бусы, деньги, еду.
Мальчишки покрепче тоже были тут. Усталые, не успевшие еще отъесться после долгой голодовки, но уже с озорным блеском в глазах. Они скакали вокруг взрослых, улюлюкали, дергали их за набедренные повязки, пытаясь рассказать о подвигах купца. Но их никто не слушал. Все старались хотя бы прикоснуться к герою, получить через прикосновение немного его силы.
Наверняка не поверили детям, что в спасении из города Ханумана они сыграли не меньшую, а то и большую роль, чем Афанасий. Те, конечно, пообижались, особенно Натху, но детская беззаботность быстро взяла верх.
От шума и чужих непривычных запахов у кузнеца начала кружиться ушибленная об стену голова. Заметив его бледность, Лакшми прикрикнула на деревенских, растолкала особо ретивых, отвесила крутившимся под ногами мальчишкам несколько подзатыльников.
Наконец все успокоились и тверича под руки провели к столу, усадили на почетное место. Придвинули глиняную тарелку с бараниной, блюдо с фруктами, плошку с какой-то похлебкой, кувшины с водой и местным вином. Только тут Афанасий почувствовал, насколько проголодался.
Лакшми птичкой на жердочке пристроилась рядом. Белой тряпицей она пыталась отереть щеки и губы будущего мужа, но у нее ничего не получалось: Афанасий руками отрывал огромные куски мяса и проглатывал, почти не жуя. Жир тек по бороде и пятнал рубашку, на которой и без того не было живого места. Похлебка тоже стекала по бороде, но большей частью попадала все-таки в рот.
Наконец он насытился. Отвалившись на топчане, деликатно рыгая в кулак и выковыривая мясо из зубов специальной палочкой, стал рассказывать про свои приключения, стараясь особенно не привирать. Да и не нужно это было — история и так тянула на новую главу в легендах о Ханумане, только на этот раз не столь радужную для обезьяньего бога.
Когда Афанасий дошел до рассказа о том, как добывал составные части снадобья для ковки булата, к нему подсел мастер Юпакша. Лицо его было столь мрачно, что Афанасий замолчал и выжидательно уставился на старосту деревни, ожидая разъяснений. Вроде все хорошо — и сын вернулся, и обезьянских нападений теперь можно не бояться. Что ж не так?
— Иди, племянница, погуляй немного, — сказал Юпакша, пряча глаза. — Поговорить нам надо.
Не понравился Афанасию его голос, что-то жесткое слышалось в нем, угрожающее. Почувствовала это и танцовщица. Она плотнее прижалась к Афанасию и замотала головой — мол, не пойду.
Кузнец вздохнул, словно именно этого и ожидал. Пожевал губы, собираясь с мыслями, и негромко начал:
— Значит, обезьянцы научились вуц[68] ковать?
— Как есть, — кивнул Афанасий. — Да только умение-то… Даже и не знаю, как теперь. Мастерские порушены, добавки, что при ковке нужны, погорели. Скоро ли еще восстановят? Да и дворец сгорел, если записи там остались, то…
— Подожди. — Кузнец взмахнул рукой, пресекая его словоизлияния. — И ты у них побывал? Нашел порошок, который они добавляют при ковке. Его составные части и украл?
— Чего сразу украл-то? — взъярился Афанасий, которому хмель слегка ударил в голову.
— Ну… Пусть. Взял как добычу. И унес. А все остальное сгорело? Так?
— Скорее всего так. От дворца Ханумана камня на камне не осталось. Вернее, только камни и остались. А все, чего нового они там построили, не…
— Понятно, — вновь оборвал его кузнец. — Значит, больше такого зелья в природе не существует?
— Пока нет, думаю, — ответил Афанасий, пытаясь понять, к чему клонит мастер Юпакша. — Если кто из кузнецов в живых остался, может, и восстановит по памяти…
Лакшми напряглась, как почувствовавшая приближение опасности олениха.
— Отдай. — Кузнец протянул огромную, как лопата, руку.
— Что?! — Догадка сверкнула в голове у Афанасия, но он не хотел ей верить.
— Порошок, — твердо произнес кузнец.
— С чего бы?
— Это наш древний семейный секрет. Когда-то он был украден у нашего рода Хануманом.
— И что?
— И теперь надо его вернуть.
— Кому это надо?
— Это наш древний семейный секрет, — вновь произнес кузнец так, будто это все объясняло, и прижал к груди могучие руки, то ли молясь, то ли унимая бешено стучащее сердце. — Он не должен покидать пределы этой деревни. Не должен был.
— Так покинул же. Какой теперь спрос? — спросил Афанасий, глядя на Юпакшу исподлобья.
— Нужно соблюдать заветы предков. Они говорили, что, пока секрет находится в границах деревни, нас ждет радость и процветание, а как только покинет…
— Ну, ребята… — протянул Афанасий. — Возвращайте на здоровье. Только сами. Идите в развалины, поройтесь там. Чего найдете, то ваше. Обезьянцев можно не бояться. Большинство туда долго еще не вернется, а с остальными справитесь как-нибудь, вон вас сколько. — Он указал на притихших по ту сторону костра мужчин.
Юпакша медленно поднялся на ноги. Навис над Афанасием огромной кряжистой фигурой. Хмель вмиг слетел с тверича. Шестым, купеческим чувством почуял опасность. Вскочил. Отступил на шаг и передвинул кисеты на поясе за спину.
— Порошок у тебя. — Мастер ткнул пальцем в грудь Афанасия.
— Нет тебе до этого дела, — ответил купец, с неприятным удивлением заметив, что далеко не все вокруг так уж сильно пьяны, как казалось. А у многих в руках палки и кинжалы, отлично подходящие для разделывания мяса. Не так важно, жареного или сырого, бараньего или человеческого.
— Нет, есть. — Юпакша шагнул к Афанасию.
Огонь в его глазах заставил купца отступить на шаг. Но взыграло ретивое. Афанасий нашарил на поясе рукоять кинжала.
