Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович

Пробудил от грез Ратислава княжич Андрей.

– Все готовы, воевода, – сказал он звонким юношеским голосом, входя в каморку. – Можно идти на стену.

Княжич только что не приплясывал, так не терпелось ему посмотреть на грозных татар. А вот Ратьша пробудился от своих грез с трудом, все никак не хотел уходить из головы образ княжны.

– Пора, воевода, – повторил Андрей. – Все тебя ждут.

Ратислав тяжело поднялся из-за стола – разморило. Все-таки одна ночь сна после таких передряг – это слишком мало. Тут бы неделю отсыпаться. Но недели никто не даст. Могут не дать даже этой ночи.

Он тряхнул головой, отгоняя оцепенение и расслабляющие мысли. Собрался, сказал:

– Идем, княжич, идем.

С Ратьшей на стену поехали все свитские, включая Гунчака. Половец, пока суд да дело, задремал у себя на ложнице, но, стоило его тронуть за плечо, сразу вскочил. Спросил бодрым голосом, словно и не спал:

– Что, уже пора? – И двинулся к лестнице.

Поехали к Исадской стене. По всему, именно там монголы должны будут пробовать силу защитников. Доехали быстро. Живо вскарабкались на стену, поднялись на смотровую площадку воротной башни Исадских ворот, всмотрелись в мелькающие за двумя поясами надолбов огни факелов.

Спервоначалу понять, что там в ста с лишком саженях делается, не получалось: метель усилилась, тяжелые тучи висели совсем низко, ветер рвал пламя факелов. Потом глаза попривыкли. Судя по всему, факелов татары для работающих невольников из хашара не пожалели. Да и то, чего в темноте наработаешь. Потому даже отсюда удалось рассмотреть, что происходит на месте работ. Увиденное неприятно поразило: пленники вовсю вкапывали колья изгороди, и та была готова уже больше чем на половину. Если так будут работать всю ночь, то к утру, пожалуй, и закончат. Так что, завтра можно ожидать приступа? Ратьша озвучил вопрос стоящему рядышком Гунчаку.

– Нет, – покачал головой половец. – Вряд ли. Сначала будут разбивать стену пороками. Ворота тож. Вот когда сделают проломы, тогда уж… А пока тут делать нечего. Можно возвращаться.

Спустились вниз. Ратислав по пути заглянул в осадные клети, пристроенные с внутренней стороны крепостной стены, занятые воинами, нашел воеводу, начальника полутысячи, обороняющей воротную башню и ближние к ней прясла. Тот не спал, сидел у очага, глядя на огонь. Ратислав его знал – бывший сотник княжьей дружины Ермил. Было ему лет слегка за тридцать.

Большинство воинов Ермила тоже бодрствовали, негромко переговариваясь. Ратьша прислушался. Говорили все больше о татарах. Эти вои в сражении не были. Их за засеки не взяли, оставили охранять стольный град. Так себе были вои, что и говорить, небывальцы в основном. Да и доспех с оружием слабоваты. Рассказывали о татарах какие-то страсти.

Ратислав прикрыл за собой дверь в клеть и встал у порога. Свет от очага сюда не доставал, потому воины не обратили на него особого внимания и продолжали внимательно слушать сидевшего в самой середине клети длинного худого воя лет сорока, обросшего жиденькой рыжеватой бороденкой. Язык, впрочем, был у рыжего подвешен хорошо, и молотил он им без передыха.

– В главных у этих гогов-магогов ходит народ по прозванию мунгалы, – рек воин. – Ох, сильный народ. Пришел он с восточного края земли, подминая под себя и покоряя все народы на пути. Люди у мунгал как наших два: высокие, сильные. Кони – как наших три. Срубишь голову у мунгала, а на ее месте новая вырастает. А все потому, что послал их на наши головы враг рода человеческого, и грядет с их приходом конец света…

Дальше Ратьша слушать не стал, подошел к воеводе, встал напротив. Тот с трудом оторвал взгляд от огня, узнал Ратьшу, поднялся на ноги не спеша. Поздоровался. Рыжий примолк. Все воины в клети, те, кто не спал, уставились на воеводу, и вид их ему ох как не понравился: испуганный, пришибленный какой-то.

– Ты почему попускаешь такие вот разговоры? – попрекнул Ратьша Ермила. – Сам же в битве побывал с монголами, знаешь, что они люди как люди! Не богатыри. А лошаденки у многих так и вообще чуть побольше сторожевой собаки!

– Пресекал поначалу, – простуженным голосом ответил Ермил. – Так ведь шепчутся и шепчутся. Страху нагоняют друг на дружку. Потом надоело: рот каждому не заткнешь. Теперь вот сам слушаю, чего еще натреплют. Любопытно даже.

– Любопытно?! – взрыкнул Ратислав. – Да они ж завтра, коль начнется приступ, у тебя со стены разбегутся! Этого хочешь?

– Куда ж они денутся? – усмехнулся Ермил. – В город сбегут? Так там их тож достанут, понимать должны.

– Ох, рано тебя князь-батюшка на воеводы поставил, коль ты таких простых вещей не понимаешь, – убавил голос Ратьша. – Когда же ты видел, чтобы обуянные страхом думали, куда бегут и что с ними потом будет? Бегут просто, губя себя и других. Вои твои этим страхом уже заражены. Их от него лечить надо, а ты попустительствуешь!

Ратислав вновь возвысил голос. Ермил опустил голову, видно, поняв, что опростоволосился.

– Ладно, воевода… – Слово «воевода» Ратьша произнес с легкой насмешкой. – Будем лечить твоих воев от страха. – Есть в твоем войске бывалые рубаки или все такие вот, как этот? – Он кивнул на рыжего краснобая, сейчас испуганно втянувшего голову в плечи.

– С полсотни наберется, – подумав, изрек Ермил.

– Зови. Хватит и полтора десятка. А из вас кто хочет монгольского пардуса за усы подергать? – спросил Ратислав у окружающих его воинов.

К этому времени все спящие проснулись и с интересом прислушивались к словам воеводы степной стражи.

– Много не надо, – продолжил Ратьша. – Тоже с десятка полтора. Чтоб не думали, что только бывальцы такое могут. Ну! Аль слабы в поджилках стали рязанцы?

– Ну, такого не дождешься!

С дальнего, слабо освещенного угла к очагу пробрался здоровенный вой, обросший косматой черной бородой, с волосами, стянутыми кожаным ремешком. На вое надет копытный наборный доспех, видать, доставшийся от отца, а отцу – от его отца: сейчас такой доспех вроде уж и не делают даже в самых глухих селениях. За широким поясом – простой плотницкий топор на длинном, свежевыструганном топорище. Под доспехом – овчинный полушубок мехом внутрь, широкие штаны из домотканины заправлены в поношенные сапоги. Войлочную с меховой опушкой шапку он сжимал в громадном кулаке.

– Бери меня, воевода! – Голос его напоминал медвежье рычание. – А то все пятитесь от татар, пятитесь. До стольного града вот уж допятились. Куда дальше? Пора им и укорот давать.

– Молодец! – хлопнул его по плечу Ратислав. – Звать как?

– Годеней кличут.

– Молодец, Годеня. Кто еще?

Из сгрудившейся возле очага толпы вышло еще пять человек. Рыжий же болтун забился куда-то в дальние ряды.

– Больше нет охотников. А? Рязанцы? Храбрецы и удальцы. Ведь все на Руси знают: нет воинов лучше рязанских, – продолжал подначивать Ратьша.

Вышло еще трое.

– Девять, – посчитал Ратислав. – Маловато, но…

– Погоди, воевода, – поднял руку косматый Годеня. – Пойду покличу по соседним клетям.

Он вышел на улицу, а Ратьша присел к очагу, протянув к теплу озябшие руки. В клеть заглянул обеспокоенный долгим отсутствием воеводы Первуша. Вошел, подошел к Ратиславу, спросил:

– Когда домой, господин? Народ на улице замерз, тебя дожидаючись.

– Да вишь, дело тут у нас образовалось, – ответил тот.

– Надолго ли?

– Кто знает, может, и на всю ночь.

Первуша присвистнул, сказал:

– Так, может, всех сюда позвать? Пусть греются.

Подумав, Ратьша ответил:

– Гунчак, Дарко и княжич с меченошами пускай на место постоя отправляются. Семена отправь за оружием туда же. Для меня, тебя и его самого. Щиты пусть возьмет, луки и каждому по тулу со стрелами. Остальное вроде все при нас. И пусть поторопится. Одна нога здесь – другая там.

– Неуж на вылазку? – встревожился Первуша.

– Вылазка не вылазка, а надо татарина потревожить. Чтоб не слишком вольно себя под стенами чувствовал. Да и защитников города воодушевим маленько, а то что-то закисли. Непорядок.