Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович

Проводники довели их до убежища к полудню. Землянки оказались заброшенными, давно их не подновляли, надобности не было. Ну да народу много, жилье быстро привели в порядок. Кто-то из городской знати взял на себя все хозяйственные хлопоты. Уцелевший Прозор вернулся со своими воинами, требовалось замести следы прошедшего множества людей. А Ратьша с Первушей и деревенской ведуньей занялись раной княжича Андрея. Рана была плохая: татарская стрела перебила правую ключицу, пробила грудь, задев легкое (как сказала ведунья) и застряла в правой лопатке. Жало ее приподняло бугорком кожу на спине.

– Резать надо, – пробурчала старуха, осмотрев раненого. – По-другому наконечник не вытащить.

Вытаскивали стрелу вечером: медлить было нельзя. Княжича держали четверо здоровенных мужиков. Ведунья дала ему испить какого-то настоя для облегчения боли, но, когда она, сделав надрез на коже, начала ковыряться в лопаточной кости, Андрей страшно закричал и попытался вырваться из цепких рук. Не дали.

Старуха обнажила наконечник, срезала его с древка, после чего вытащила стрелу из груди. К этому времени раненый потерял сознание. Из ран на груди и спине обильно текла кровь. Ведунья посыпала их порошком из каких-то истолченных кореньев, зажала чистым полотном и стала что-то шептать. Вскоре кровь унялась. Старуха наложила повязку, выпрямилась, сказала:

– Плохая рана. Вряд ли выживет парень.

Ратислав с трудом сдержался, чтобы не ударить ее. Он завел руки за спину, до боли сцепил пальцы, сказал почти спокойно:

– Будешь дневать и ночевать с княжичем. Его смерть будет твоей смертью.

Ведунья глянула на него неожиданно молодыми глазами, усмехнулась краем рта. Ответила:

– Моя смерть не в твоей власти, боярин. Так же, как и жизнь этого мальчишки не в моей власти, – она кивнула на лежащего в беспамятстве Андрея. – На все воля богов.

– И все же… – с угрозой повторил Ратьша.

Старуха пожала плечами: мол, сделаю, что могу.

Смерть все же оказалась сильнее жизни. Или и впрямь проклятие довлело над Ратиславом… Княжич умер ровно через седмицу. От горячки. Почти все это время Ратьша провел у его ложа, помогая ведунье ухаживать за раненым.

Когда Андрей испустил последний вздох, осунувшийся, бледный Ратислав вышел из землянки, подхватил пригоршню снега, растер лицо, приходя в себя. Огляделся. Вокруг землянки собралась толпа народа. Люди с надеждой смотрели на боярина. Тот покачал головой, махнул рукой и побрел в сторону близких деревьев. Его догнал Первуша. Заботливо накинул на плечи боярина полушубок. Тот остановился, посмотрел на своего меченошу невидящим взглядом, прошептал:

– Почему?

Потом уже громче:

– Почему так, Первуша?

И уже закричал, подняв лицо к небу:

– Почему?!

Эпилог

Всю ту седмицу, которую Ратислав провел у смертного ложа княжича Андрея, в лесной схрон, в котором спасались беглецы, не приходило никаких вестей из внешнего мира. Прозор, взявший на себя начало над воинами, пока воевода занимался княжичем, запретил кому-либо покидать тайное место, чтобы не навести на него татар. Через неделю до убежища добрались двое беженцев, чудом спасшихся из погибшей Рязани. Они и рассказали, чем закончилась осада.

Штурм Среднего города начался утром после той ночи, в которую из Рязани вырвались беженцы. Защитники продержались на стенах только до полудня – мало осталось тех, кто был способен держать оружие. Озверевшие враги прорвались за стены и устроили побоище. Во время него погиб великий князь Юрий Ингоревич вместе со своими ближниками. Говорят, князь сражался до последнего.

Обезумевшие от ужаса люди – бабы, дети, старики – кинулись в Кром, крепость последней надежды. Места за стенами было совсем мало, большую часть свободного пространства в Кроме занимали склады для припаса. Народ заполнил всю внутренность крепости, едва могли присесть, не мешая друг другу.

Начало над обороной принял последний из оставшихся в живых князей – Кир Михайлович Пронский. Положение осажденных оказалось поистине отчаянным: страшная скученность, почти полное отсутствие мужчин, способных держать оружие…

Но татары не торопились с последним натиском. Видно, тоже выдохлись. Опять же, подтащить пороки на удобное для разрушения стен расстояние оказалось непросто: с одной из трех сторон крепость защищал окский откос, со второй – широкий овраг, с третьей – Межградье. Стены и три башни Крома были мощны и высоки…

Татары предложили осажденным сдаться. И Кир Михайлович согласился. На что надеялся пронский князь? Кто знает. Может, просто иссяк в нем боевой дух? А может, надеялся, что все же пощадят татары безвинных женщин и детей? Зря надеялся. Татары, как только открылись ворота, накинулись на рязанцев, как волки на стадо овец. И уж распотешились!

Потеха эта продолжалась три дня. После нее не осталось никого живого, только истерзанные тела на окровавленном снегу. Кира Михайловича до поры оставили в живых, и ему пришлось смотреть на зверства, творимые татарами. На счастье князя, до конца все это досмотреть ему не дали – повезли в его вотчину, к Пронску, который, как оказалось, все еще держался благодаря своей недоступности для метательных монгольских машин.

Татары вывели пленного князя к городским воротам и, вызвав на стену его молодую жену, предложили сдать город, или они, мол, порубят в куски мужа у нее на глазах. Ежели жители сдадутся, то их пощадят. Кир Михайлович пытался кричать, чтобы осажденные ни в коем случае не слушали татар, но жена, которая любила супруга больше жизни, уговорила воеводу и других начальных людей сдать город.

И опять несчастный пронский князь смотрел, как режут татары русских. На этот раз пришлось досмотреть до конца. В конце сам Батый изнасиловал на глазах Кира Михайловича его красавицу-жену, после чего ближний нукер вспорол ей живот по обычаю…

На Рязанскую землю пала тьма… И тьма эта грозила пойти дальше, поглощая другие земли Руси.

Конец