Эрнест Капандю - Рыцарь курятника
– Да. Все уже на сцене.
– И Салле?
– Она только что приехала и сейчас в своей уборной.
– Я иду в свою и тотчас буду на сцене.
– Я могу начинать?
– Да-да! Я вас не задержу.
Комарго исчезла в коридоре. Дюпре пошел на сцену.
Бывший танцор, пользовавшийся большой славой, стал балетмейстером, капельмейстером и танцмейстером королевской академии. Он был учителем Комарго.
Дюпре взял свою маленькую скрипку, лежавшую на обитой бархатом скамейке, и вышел на сцену. Сцена была освещена не лучше коридоров. Зала была погружена в глубокий мрак. Сальные свечи (восковые горели только вечером) в железных подсвечниках, прикрепленных к деревянным балкам, бросали на сцену красноватый отсвет. Восемь музыкантов сидели в оркестре. По сцене расха-живали три молодые женщины в костюмах, предназна-чавшихся специально для репетиции: в шелковых панталонах, в юбках и корсажах из белого пике. Это были Аллар, Софи, Лемуан. Впереди сцены мужчина отрабатывал пируэты. То был Новерр, знаменитый танцор, ученик Дюпре, дебюты которого в 1743 году в Фонтенбло имели огромный успех. Он первый осмелился танцевать с открытым лицом, тогда как раньше танцоры надевали маски. Справа – второй танцор, Гардель, также проделывал разные па. Другие танцоры и балерины находились в глубине сцены.
– Начнем, – сказал Дюпре, выходя на сцену. – Прошу всех занять свои места.
Визит Рыцаря
– Ну, Аллар, пока не придут Комарго и Салле, повторите это па.
– Отсюда начать, месье Дюпре?
– Да, моя красавица.
Дюпре отошел немного влево, к авансцене.
Аллар, прелестная восемнадцатилетняя девушка с белокурыми волосами, голубыми глазами, гибким станом, с удивительно стройными ногами, стала в третью позицию.
– Пятую! – продолжал Дюпре. – Скрестите ноги… Чтобы носок левой ноги плотно касался пятки правой ноги… Недурно, недурно!.. Опустите руки… Так!.. Наклоните голову вправо… пусть ваша поза будет естественной…
Аллар повиновалась. В этой позе она казалась нимфой, готовой улететь. Дюпре рассматривал ее, как тонкий знаток, и сделал одобрительный знак головой. Затем он взял в руки свою скрипку и сыграл на ней мелодию танца.
– Хорошо, хорошо, – говорил он, смотря, как Аллар танцует, – очень хорошо!.. Наклонитесь теперь медленно, как бы для того, чтобы поднять что-нибудь с пола… постарайтесь это проделать, не сгибая ноги… еще… еще…
Вдруг он сильно ударил по скрипке и закричал:
– Да не так!.. Три раза вы начинаете одно и то же и все нисколько не лучше…
– Месье Дюпре, я делаю все, что вы мне приказали, – со слезами на глазах сказала Аллар.
– Да нет же!..
За кулисами послышался свежий женский голос, напевавший модный куплет.
– А! Это Салле, – сказал Новерр и, сделав пируэт, закончил его низким поклоном.
Салле, в костюме танцовщицы, вышла на сцену.
– Где же Комарго? – спросила она, осматриваясь вокруг.
– Вот она, – отвечал Дюпре, указывая на белую тень в глубине сцены.
Первыми словами Комарго были: «Где Салле?» Первыми словами Салле были: «Где Комарго?» Эти два вопроса как нельзя лучше обрисовывают положение дел.
Взаимно восхищаясь своей одаренностью, Комарго и Салле не могли не чувствовать одна к другой самой сильной зависти. У каждой были свои успехи, свои поклонники, свои особенные характерные танцы. Танцоры, фигуранты и фигурантки окружили двух знаменитостей. Комарго и Салле холодно поздоровались.
– Милая моя, – сказала Комарго, – вы знаете, что мы будем танцевать этот балет в Фонтенбло на будущей неделе?
– Да, – отвечала Салле, – герцог Ришелье говорил мне вчера. Король едет на войну и до отъезда хочет посмотреть, как мы танцуем.
– Не он, а маркиза…
– Маркиза? Какая маркиза? – спросил Дюпре.
– Новая, – смеясь, отвечала Комарго.
– Какая новая маркиза?
– Помпадур.
– Помпадур? – повторил Дюпре. – Не слыхал этого имени.
– Теперь будете знать.
– О ком вы говорите?
– Спросите у Аллар. Ей об этом сказал Турнегем.
– Но кто же эта новая маркиза?
– Мадам Ле Норман д'Этиоль, урожденная Поассон, а теперь произведенная в маркизы де Помпадур.
– Скользкая дорожка!
– Она официально объявлена фавориткой, имеет апартаменты в Версале и недавно представлена ко двору с титулом маркизы де Помпадур.
– Мать ее умерла от радости, – прибавила Салле.
– Да. Мадам Поассон была больна; когда ей сказали, что дочь ее объявлена любовницей короля, она вскричала: «Дорогая Антуанетта! Я всегда говорила, что она достойна короля! Мне нечего больше желать!» И с этими словами умерла.
– Нет слов, эта д'Этиоль достигла прекрасного положения.
– Ах! – дружно вздохнули другие танцовщицы.
– Но у нее уже есть враги.
– Конечно, начиная с Морпа, который сочинил пресмешную эпитафию на смерть ее матери[18].
– Если Морпа поспешил написать свою едкую эпиграмму, – сказала Салле, – то и Вольтер не терял времени, чтобы в стихах выразить самую низкую лесть новой маркизе.
– Я ничего не знаю, – заметила Комарго тоном, показывающим великое удивление.
– Естественно, ведь Вольтер написал свой мадригал сегодня ночью, а мне его прочитал только утром.
– В котором часу? – спросила Комарго, ядовито улыбаясь.
– После того, как ушел от вас, – ответила Салле.
– Значит, вам он долго читал, поскольку ушел от меня в первом часу ночи.
– Вольтер очень хорошо пишет, – сказала, смеясь, Аллар, – и ничего нет удивительного в том, что Салле слушала его всю ночь.
Салле прочитала мадригал, вызвавший общее одобрение.
– Разве король серьезно увлечен этой дамой? – спросил Новерр.
– Он влюблен, как никогда раньше, – отвечала Комарго. – С тех пор как король заговорил с нею на последнем балу в ратуше, то есть в течение двух месяцев, он написал ей более сорока писем, запечатанных одной и той же печатью, на которой вырезан девиз: «Скромный и неизменный»
– А ее муж? – спросил Дюпре.
– Конечно, со временем он утешится, но теперь он в отчаянии. Смешно слушать его жалобы на свою участь. Он разъезжает по улицам Парижа с заплаканным лицом, вздыхает и проклинает свою судьбу: «Моя жена, моя Антуанетта! Неблагодарная, злая!» И пишет ей письмо за письмом.
– Это правда, – сказала Аллар, – доказательством служит то, что он поручил своему дяде Турнегему…
– Который своими руками отдал бриллианты Рыцарю Курятника, – прибавил Новерр, намекая на приключение с прелестной танцовщицей.
– Он поручил своему дяде, – продолжала Аллар, не обращая внимания на шутку Новерра, – передать ей письмо, в котором писал, что все ей простит, если она вернется.
– Ну и что же?
– Мадам д'Этиоль показала письмо королю, – сказала Салле.
