Рихард Дюбель - Кодекс Люцифера
Павел отвернулся от сундука и сделал шаг назад. Мартин последовал за ним вверх по темной и мрачной шахте. Как и всегда, когда он уходил подальше от того места, где лежал. Книга, его переполняло облегчение и желание никогда больше сюда не возвращаться. Однако, как правило, это желание стихало, как только он снова поднимался на поверхность и сменялось настоятельной потребностью немедленно спуститься вниз и посмотреть, не случилось ли с ней чего. Он уже давно ограничил свои свидания с Книгой, уступая этой потребности не чаще одного раза в неделю. Все остальные дни недели превратились в его личную епитимью. Были среди них монахи, занимавшиеся в своей келье самобичеванием каждую ночь до тех пор, пока не выступала кровь. Аббат Мартин отказывал себе шесть ночей из семи в желании проскользнуть к темнице библии дьявола и удостовериться в том, что цепи с нее еще не пали. Он завидовал сравнительно незначительным страданиям, которые должны были переносить бичующиеся. Он смутно предчувствовал, что однажды встанет перед сундуком, разомкнет цепи, раскроет саркофаг и освободит Книгу из ее оболочки, только чтобы знать наверняка, что… и тем самым навлечет на мир беду. Это предчувствие заставляло его в предрассветные часы падать на колени на полу кельи и, сложив руки и закрыв глаза, подобно ребенку молиться: «Господи, помоги мне в нужде моей».
– Как дела снаружи? – спросил Павел.
– Тени шатаются между стенами и ждут, что смерть приберет их, – ответил Мартин. – Кто бы мог подумать, что нас однажды станут осаждать эпидемии и порча?
– Милосердие? – спросил Павел.
– Становится все труднее склонять братьев к тому, чтобы они даровали утешение и тепло. И принуждать их к этому я не стану. Они слишком переполнены страхом подцепить инфекцию.
– Мы ничего не боимся. Мы бы… – начал Павел.
Аббат Мартин остановился на неровной каменной лестнице, которая выводила на поверхность. Высоко вверху мигала точка света – вьюшка в обычно закрытой двери, через которую Павел и шестеро его собратьев могли общаться с внешним миром. Он положил руку на плечо худому маленькому монаху.
– Я знаю, – мягко сказал он. – Но это не входит в задачу Хранителей.
– Наша задача – защищать братство монастыря и весь мир. Мы ничего не боимся, святой отец. И разве нельзя себе представить, что эта служба включает в себя помощь братьям наверху и людям снаружи?
Павел тоже прекрасно владел искусством говорить, не называя ничего напрямую. В этом случае он умолчал, что на самом деле ему хотелось сказать: «Помощь тебе, святой отец».
Аббат Мартин прекрасно знал, что юный монах почитает его и пойдет на смерть, если ему вдруг покажется, что тем самым он сможет поддержать аббата Мартина. Почитание Павла наполнило его одновременно теплом и отвращением; он не считал себя, человека, полного ошибок, слабостей и страхов, достойным подобного почтения, и уж точно не от такого преданного, честного брата по вере, как Павел. Он откашлялся.
– Ты знаешь свою задачу, брат, – заявил он наконец.
Павел кивнул и в то же время пожал плечами.
Они полезли дальше наверх.
– Кто-то скоро придет, – отметил аббат Мартин.
– К нам?
– К ней. – Мартин ткнул пальцем в темноту, из которой они поднимались.
– Откуда ты знаешь?
– Я это ощущаю, слышу. Я стою перед ее укрытием и чувствую, как она ждет. Такое впечатление, будто она разговаривает со мной так, что слова не достигают ушей, но я все равно слышу. Она ждет. А когда кто-то ждет, к нему обязательно приходят.
Павел осторожно вздохнул.
– Святой отец… – начал он.
– Кто-нибудь обязательно придет, – повторил аббат. – Время мира прошло. Я знаю это. И она это знает.
– Святой отец…
– Неужели ты не чувствуешь, Павел? Ты ведь дни и ночи проводишь рядом с ней. Она с тобой не разговаривает?
– Я должен возвращаться.
Мартин посмотрел вверх и заметил, что они уже поднялись и стояли возле двери. Он автоматически потянулся к связке ключей. Лицо Павла в неровном свете выглядело юным, худым и бледным. Глаза его скрывались в тени капюшона, но Мартин знал, что молодой Хранитель наблюдает за ним. Он попытался улыбнуться, но не смог.
– Мы должны быть готовы к этому, – сказал он и снова положил руку на плечо Павла.
Тот схватил руку, сжал и поцеловал.
– Да благословит и сохранит нас Господь, – прошептал он.
– Да, – отозвался Мартин. – Аминь.
Он смотрел, как Павел спускается по лестнице, пока темнота не поглотила его вместе с его черной рясой. Затем открыл дверь, шагнул на волю и снова тщательно запер ее. Когда он отвернулся, в сердце его опять закопошился червячок: действительно ли он удостоверился, что цепи вокруг сундука надежно заперты?
10
– Что он сказал?
Святой отец был не совсем в курсе дела. Ипполито Альдобрандини – Папа Климент VIII – почти неподвижно сидел на троне, повернувшись к просителю, но голова с окладистой белой бородой все время склонялась набок, а внушительные изогнутые брови непослушно поднимались и опускались, пока он внимательно прислушивался к шепоту священников, стоявших по правую и левую руку от его трона. Шепоту… Папа Климент по сравнению со своими ветхими и древними предшественниками, если верить его внешности, мужчина в полном расцвете сил, был глух как пень, и то, что он мог бы разобрать из произнесенного вполголоса, тонуло в шорохе vittae – лент, поддерживающих тиару, которые должны были бы свободно свисать вдоль лица, но почему-то постоянно закрывали ему уши.
Отец Эрнандо был следующим в очереди тех, кому назначили личную аудиенцию у святого отца, и, хотя это означало, что расстояние между ним и просителем составляло по меньшей мере двадцать шагов, он мог разобрать каждое слово Папы, обращенное к стоявшему перед ним на коленях человеку. Впрочем, если уж на то пошло, он также прекрасно слышал каждое слово, произнесенное посетителем, не потому, что тот так громко говорил, а потому, что один из стоявших у трона Папы священников переводил его слова громоподобным шепотом, который только и мог расслышать святой отец.
– Пальчики? – повторил Папа, тоже громогласным шепотом.
– Мальчики, святой отец. Речь идет о мальчиках. – Второй священник поднял руку на уровень груди. – Маленькие дети мужского пола, святой отец.
Папа Климент наклонился к священнику, стоявшему по другую сторону его трона.
– Хороший знак, – прошептал он в полный голос. Священник, в чье ухо он шептал, зажмурился от боли. – Мы чуть было не забыли спросить об этом. И скольких ты выбрал, добрый человек?
– Две дюжины, святой отец.
– Две дюжины, – одобрительно кивнул Папа Климент Коленопреклоненный мужчина что-то сказал. Отец Эрнандо заметил со своего места, что у того горят уши.
