Жеральд Мессадье - Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого
— Инструмент настроен? — спросил он, чтобы переменить тему.
— В прошлом месяце еще был, — ответила маркграфиня. — Но из-за сырости, быть может, расстроился. Я слышала, что вы музыкант. Не угодно ли попробовать?
— Охотно.
Он встал, общество последовало за ним и расселось в музыкальном салоне. Себастьян проверил звучность, ударив по клавишам, кивнул и сел за инструмент. Потом начал свою любимую вещь, «Таинственные преграды» Франсуа Куперена. Когда он закончил, грянули рукоплескания. Какой талант! Неужели есть такое искусство, которым граф не владеет? И так далее. Он добавил «Тук-Тук» и сорвал новые аплодисменты. Его просили еще, и он сыграл «Смешных жеманниц». Выбор отрывков, названия которых он каждый раз объявлял, отнюдь не был случайным, но никто, казалось, этого не заметил. Напоследок Себастьян сыграл вещицу собственного сочинения, объявив ее название лишь в самом конце: «Придворные испытания». Две-три улыбки, одна из которых принадлежала мадемуазель Клерон, дали ему понять, что на этот раз любители музыки догадались об ироническом намеке.
На следующий день он раздумывал, сколько времени еще надо пробыть в Трисдорфе, чтобы восстановить свою репутацию, когда почтовая карета доставила ему письмо, адресованное генералу Салтыкову. Хёхстский садовник, выполнявший попутно обязанности управляющего имением, взял на себя смелость переслать его к маркграфу той же каретой. Письмо, по всей видимости, было отправлено Алексеем Орловым. Сообщив, что, возвращаясь из Италии, скоро будет проездом в Нюрнберге, Алексей просил Себастьяна о встрече, чтобы вручить ему генеральский патент.
Надпись на конверте явно заинтриговала обитателей замка, а чтобы окончательно привести умы в расстройство, Себастьян дал прочитать письмо маркграфу. Ознакомившись с его содержанием, ошеломленный маркграф выпучил глаза.
— Вы состоите на службе у российской императрицы?
— Это лишь знак благорасположения, ваша светлость, а вовсе не признание воинских заслуг.
Маркграфа, казалось, удивила столь выдающаяся почесть.
— Я и сам должен наведаться в Нюрнберг через три дня, — сказал он. — Если угодно, можете поехать со мной.
— Благодарю вас.
Славный малый явно хотел самолично во всем удостовериться, так что, оставшись один, Себастьян немало над этим посмеялся. Можно не сомневаться, что об этом деле будет должным образом, если не с прикрасами, сообщено Фридриху II.
Поэтому Себастьян не без некоторого лукавства взял с собой генеральский мундир, присланный ему адмиралом.
— Друг мой! Дорогой дружище! — воскликнул Алексей Орлов, встречая Себастьяна, облаченного должным образом.
Он распахнул объятия, и повторилась ливорнская сцена с русскими поцелуями в уста, до которых Себастьян был не слишком большой охотник. Кроме оторопелого маркграфа на встрече в парадном зале дома на Пегниц, в старом городе, где они все остановились, присутствовали и трое других морских офицеров, в том числе Федор Орлов.
Маркграф Бранденбургский таращил глаза. Очевидно, он ничего не понимал, но, по правде сказать, несмотря на свой сияющий вид и напускную самоуверенность, Себастьян и сам понимал не больше; а потому желал поскорее остаться наедине с Алексеем, чтобы тот ему объяснил эту чудесную монаршью милость.
Орлов обратился к маркграфу и горячо поблагодарил его за расположение и интерес, проявленные к его прекрасному другу графу Салтыкову.
Опять это имя! Маркграф хлопал глазами, совершенно сбитый с толку.
Но никаких вопросов задавать никто не осмелился, опасаясь обидеть адмирала. Маркграф объявил, что горд встречей со столь славным победителем битвы в Архипелаге — именно так теперь называли сражение у греческих островов, где русские отправили на дно турецкий флот.
В середине дня Орлов велел подать обед, состоявший из птичьего рагу, паштетов и сосисок с капустой. Бокалы поднимали часто, но, благодарение Богу, Алексей проявил умеренность. Когда был выпит кофе, Себастьян уже не сдержался и попросил его о приватном разговоре. В три часа пополудни оба решили уединиться в соседней комнате.
— Алексей, бога ради, объясните мне все это, — взмолился он, — и этот чин, и имя.
Орлов сел и улыбнулся.
— Мой дорогой друг, императрица не забыла, чем вам обязана. Если бы вы, устроив свое невероятное переодевание, не пробрались в Петергоф, чтобы убедить ее, а главное, если бы не провернули тот дьявольский трюк, оказавшись одновременно на ужине в Зимнем дворце и в Петергофе… в общем, если бы вы не предупредили, что немец уезжает в Ораниенбаум, быть может, наше дело никогда бы не выгорело. Императрица уверяет, что у вас дар вездесущности, и крепко убеждена вопреки всем разумным объяснениям, что вы чародей.
Себастьян кивнул.
— Но для нее вы еще и стратег, это и есть причина вашего возведения в генеральское звание. Что официально оправдывает назначенное вам армейское жалованье: десять тысяч флоринов.
Сумма была внушительной даже для русского генерала.
— Я напишу ее величеству, чтобы смиренно поблагодарить, — ответил Себастьян. — Но объясните мне теперь это имя — Салтыков.
Алексей Орлов улыбнулся и погладил подбородок.
— Мой добрый друг, вы же знаете, армия целиком привержена русской партии. Сен-Жермен — не самое удачное имя для русского генерала. Стало быть, нужно было что-то русское, вот императрица и выбрала это.
— Но ведь существует же настоящий Салтыков, вы это прекрасно знаете!
— В самом деле, его назначили воспитателем великих князей. И он в курсе, что у него появился родственник с такой же фамилией, — ответил Орлов, по-прежнему улыбаясь.
— То есть я?
— Верно. Неужели вам зазорно состоять в родстве с воспитателем детей самой императрицы?
— Нет, что вы, это высокая честь, — ответил ошеломленный Себастьян. — Но означает ли это, что я должен принимать участие в ваших войнах?
— Если мы и дальше сможем пользоваться вашими добрыми советами, это будет в согласии с вашим званием. Но никто не упрекнет вас в дезертирстве, если вы не ринетесь в ближайший же бой.
При этих словах Алексей Орлов встал, подошел к двери, кликнул Федора и попросил его принести некую красную сумку, лежащую под кучерским сиденьем его кареты.[49] Через несколько минут Федор вернулся, вручил сумку своему брату и вышел. Алексей открыл ее, достал оттуда футляр с гербами, а из него пергаментный свиток, который и протянул Себастьяну.
«Мы, Екатерина II, Императрица Всея Руси…»
Легкое головокружение охватило Себастьяна. Граф Салтыков назначался в штаб со званием генерала и советника ее императорского величества. Императорская печать подтверждала подлинность документа.
