Жеральд Мессадье - Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого
Но желая сохранить прошлое любой ценой, можно лишь испортить настоящее.
Даже благие решения короля, такие как отмена продажи должностей, не слишком склонили чашу весов, на которых живые, опережая Создателя, взвешивали все хорошее и дурное, случившееся за годы его царствования.
Опала Шуазеля уже не могла принести никакой пользы. Иезуиты, на чем министр так настаивал, были изгнаны, а деньги на вооружение, в частности на постройку военных кораблей, были потрачены. Как говорят англичане, Людовик XV плакал над разлитым молоком.
Но если все это так, то что ему делать в Париже? Себастьян и сам не знал. После смерти госпожи де Помпадур Париж казался ему опустевшим. Что было, конечно, мрачным преувеличением. Граф де Сен-Жермен не был другом усопшей фаворитки и даже не знал наверняка, какие чувства она к нему питала. Тем не менее, даже несмотря на враждебность маркиза де Мариньи, своего брата, госпожа де Помпадур довольно благосклонно отнеслась к Себастьяну, когда он десять лет назад приобщался к политике, а ее уход — всякий раз, как он о нем думал, — заставлял его измерять прошедшее время.
Но наконец Себастьян превозмог себя и решил взять в поездку Александра и маленького Пьера. Отправиться решили, как только кончатся холода, но еще до таяния снега, то есть в конце марта 1771 года. Для мальчика это было бы также хорошим случаем свыкнуться с французским языком и открыть для себя большой мир.
Чтобы не оказаться втянутым в придворные и политические интриги, что неизбежно случилось бы, воспользуйся он гостеприимством Бель-Иля, Себастьян решил остановиться в гостинице, где жил когда-то вместе с Соломоном, в той самой, где на них ночью напали грабители; она называлась «Лебедь» и была расположена неподалеку от моста Менял. Позже он предполагал снять подходящий дом.
Гостиница уцелела и находилась на прежнем месте. Она даже стала лучше — хоть и не роскошная, но вполне опрятная. Поскольку почтовая карета из Кале прибыла уже после полудня, мужчины и мальчик умирали от голода. Хозяин предложил подать обед в нижнем зале: суп, фрикасе из цыпленка и картофельный салат.
Пьер жадно набросился на суп. Увы! Тот оказался слишком горячим. Мальчик сразу же обжегся и вскрикнул от боли. Себастьян с Александром всполошились. Прибежала служанка, склонилась над Пьером и ласково обняла его за плечи:
— Быстренько пожуйте кусочек хлеба, юный господин, и подольше подержите его во рту. Сразу станет легче.
Пьер последовал совету, и в самом деле вскоре от ожога осталось одно воспоминание. Мальчик повернулся к служанке и поблагодарил ее. Себастьян с Александром сделали то же самое. Только тут они рассмотрели молодую женщину. Ее манеры были простонародными, но лицо тонкое.
В конце трапезы служанка по собственному почину принесла мальчику шоколадный бисквит. Жест неожиданный, но милый. Казалось, что она смотрит на Пьера с какой-то особой нежностью. Себастьян опять поблагодарил и спросил, как ее зовут.
— Севериной, сударь.
Услышав имя, Себастьян задумался.
— Откуда вы родом?
— Из Пуату, сударь.
— А чем занималась ваша матушка?
Выражение лица Северины немного изменилось, стало настороженным.
— Была служанкой в этой самой гостинице.
Александр и Пьер наблюдали за Себастьяном, удивляясь его неожиданной серьезности и напряженному вниманию, которое у него вызвала какая-то служанка, в общем-то всего лишь проявившая любезность, не более того.
— И вам, стало быть, тридцать два года?
Настал черед служанки удивиться. Она засмеялась:
— Верно угадали, сударь.
— А что стало с вашей матушкой?
Лицо молодой женщины омрачилось.
— Умерла, сударь. Там, в Пуату.
Себастьян кивнул. Пьера восхитило умение дедушки с первого взгляда точно угадать возраст человека. Александр же почувствовал тут какую-то тайну.
Когда они поднялись в свои комнаты, Себастьян отозвал сына в сторону.
— Александр, эта служанка — ваша сводная сестра.
Тот расхохотался.
— Вы шутите, отец?
— Нет. Выслушайте меня.
И Себастьян рассказал ему историю о ночном нападении, о молоденькой служанке, пытавшейся его отравить, и о том, что за этим последовало.[50]
— И что вы собираетесь с ней делать?
— Эта служанка — моя дочь. Я не могу бросить ее здесь.
— Отец, было бы гораздо лучше оставить ее в неведении…
— Нет. Послушайте меня. Пьер не может расти без женской заботы. Он сейчас в том возрасте, когда приобретают знание мира и людей. А вокруг него одни мужчины. Это не уравновесит его характер. Северина кажется мне наилучшей нянькой. Вы же видели, как она сама, повинуясь лишь порыву души, потянулась к мальчику.
— Вы хотите, чтобы я доверил Пьера дочери отравительницы?
— Ее мать была тогда глупенькой девчонкой и к тому же принуждена к этому бандитами. Не перекладывайте на детей грехи их родителей. Я прошу вас от всего сердца о снисхождении.
Александр сел и вздохнул. Наконец спросил:
— Что вы собираетесь предпринять?
— Поговорю с ней. И прошу вас присутствовать при этом.
— Вы хотите удочерить взрослую женщину?
Александр заметил нелепость своего вопроса: ведь он и сам был усыновлен, когда ему было четырнадцать лет. Улыбка отца заставила его смутиться.
— Александр, она обладает качествами, которые не так часто встречаются в том блестящем обществе, где мы вращаемся. Она не мнит себя принцессой, обладающей преимуществами в силу рождения, следовательно, гораздо менее тщеславна. Я считаю, что она способна на привязанность и нежность. А что до остального — поглядим.
— Вы рискуете, отец.
— Я бы рисковал еще больше, оставив свою родную дочь среди доставшегося ей убожества. К тому же я это делаю ради Пьера.
Александр кивнул.
— Вы необычный человек, отец. Не от мира сего.
— Всякий трезвомыслящий человек кажется не от мира сего, Александр.
Они встали рано и спустились в зал вместе с Францем. Северина вытирала тряпкой столы. Они заказали кофе — изысканный напиток, несмотря на свою популярность.
— Мы здесь кофе не подаем, господа. Но я могу купить у бакалейщика и попросить его смолоть, если хотите. Только вот варить не умею, — призналась женщина с виноватым смешком.
— Я вас научу, — сказал Себастьян.
Он дал ей монету, и через полчаса Северина вернулась с бумажным кульком. В нем поместился добрый фунт коричневого порошка из молотых зерен, которые привозили бог знает откуда, из колоний, населенных дикарями того же цвета, для услады богатых да знатных.
