Жеральд Мессадье - Сен-Жермен: Человек, не желавший умирать. Том 2. Власть незримого
— Но Салтыков! — воскликнул он.
— Прочтите вот это, — отозвался Орлов, протягивая Себастьяну другой документ.
Новая грамота занимала целых две страницы: в благодарность за услуги, оказанные престолу, ее величество жаловала графу де Сен-Жермену имение Ново-Лиево в две сотни гектаров, равно как усадьбу и два хутора близ Старицы, и возводила его в графское достоинство.
— Удовлетворены теперь? — спросил Орлов.
— Как может быть иначе?
— Григорий все предусмотрел.
Себастьян задумался. Его судьба оказалась связана с судьбой русского императорского трона теснее, чем он предполагал.
— А скажите мне, — продолжил Алексей, — как поживает ребенок, которого от вас родила баронесса Вестерхоф?
— Увы, никак. Умер от крупа. Все мои познания в медицине оказались бессильны его спасти.
— Жаль. Как вы, возможно, знаете, он приходился двоюродным братом царевичу Павлу.
Себастьян вспомнил, как пришлось забирать ребенка из Санкт-Петербурга и как принцесса Анхальт-Цербстская призналась, что баронесса была единоутробной сестрой императрицы. Орлов долго смотрел на графа испытующим взглядом.
— За ребенком приезжали вы сами или ваш сын?
— Я. А почему вы спрашиваете?
— Григорию показалось, что у вас какой-то странный, рассеянный вид.
— Еще бы! — ответил Себастьян.
— Жаль, что ребенок умер, — продолжил Орлов. — Быть может, вы могли бы стать отцом будущего царя.
— Что вы такое говорите?
— То, что вы слышали. Павлу сейчас шестнадцать лет, и он проявил свой истинный нрав. Ненавидит собственную мать и сам — вылитый портрет своего батюшки. Это опровергло все слухи об отцовстве Сержа Салтыкова.
Орлов закурил сигару, взяв щипцами уголек из камина.
— Он такой же яростный германофил, как и его отец, и ненавидит Россию, — продолжил он.
— Но не собираетесь же вы устранить шестнадцатилетнего юношу? — заметил Себастьян.
— Не я, конечно, — ответил Орлов, пожав плечами. — Он дождется, что его истребят другие. Настает такой момент, когда человеческое существо, наделенное определенной властью, перестает быть самим собой и становится заложником. Но это в будущем. У Екатерины впереди еще много лет царствования.
— За что Павел ее упрекает?
— За ее жизнь. И за смерть своего отца.
Себастьян вспомнил рассказ Барбере об убийстве царя Алексеем.
— Как он умер?
— Предполагаю, что ваш друг Барбере вам рассказал.
— Почему вы говорите, что я мог бы стать отцом следующего царя?
— Потому что при нынешнем положении не исключено, что императрица могла бы указать своим наследником вашего сына.
— А Павел будет отправлен в изгнание, как Иван Шестой?
— Почему бы и нет? В любом случае исчезновение Петра Третьего и Ивана Шестого не было потерей ни для кого.
От такого цинизма Себастьян содрогнулся. И поздравил себя с тем, что вызволил своего внука из этого кровавого театра. Власть снова вызвала у него отвращение.
Выйдя из кабинета, Орлов и Себастьян натолкнулись на вопросительные взгляды маркграфа и остальных. И ответили на них сияющими улыбками.
По возвращении в Трисдорф Себастьян показал генеральский патент маркграфу, вызвав у того еще большую оторопь.
41. ПОЧТИ ЗАБЫТОЕ ВОСПОМИНАНИЕ
Осень 1770 года подходила к концу, когда Александр сообщил письмом, что его мать, Даная Полиболос, княгиня Маврокордато, скончалась. Она не вставала с постели несколько недель, страдая от головокружений, и умерла во сне две недели назад.
Она тоже не увидела Грецию свободной.
Себастьян взял с собой Франца и немедленно отправился в Лондон. Он нашел Александра подавленным и растерянным. Сын долго плакал на плече отца, потом воскликнул:
— Неужели вечно придется жить с призраками? Сначала с призраком Соломона, а теперь и моей матери!
— Таков удел памяти. Не позволяйте ей оттолкнуть вас от вашего сына или причинить ему горе.
Юный Пьер, в Англии Питер, тоже казался растерянным. Ему было уже семь лет. Себастьян подозвал внука и взял на руки. Странный союз — три поколения одиноких. Себастьян внезапно осознал, как отчаянно теперь в Блю-Хедж-Холле не хватает женского присутствия. Во всяком случае, в мире этого ребенка. Но еще хуже было бы для мальчика попасть в мир аристократии, будь то английской, немецкой или французской. Себастьян избавил его от русских династических распрей не ради спесивой пустоты вечеров в замках, охоты, Wirtschaften, пантомим, обжорства и пьянства. Пьер не будет ни заложником в политической грызне, ни разодетым бездельником.
Себастьян отправился на Хайгейтское кладбище, чтобы положить цветы на свежую могилу, потом силой увез Александра с Пьером в Хёхст. Там они проведут зиму и этот опасный момент, которым является Рождество, преддверие Нового года, когда потребность в любви и у стариков, и у молодых становится наиболее острой.
Странная самоотверженность проявилась во Франце — быть может, просто отцовский инстинкт, дремлющий во всяком сознательном существе. Гигант пруссак стал для маленького Пьера своего рода могучей нянькой. Как только выпал первый снег, он повадился брать мальчика с собой кататься на коньках и санках и даже отваживался играть с ним в снежки. В усадьбе то и дело слышался их смех.
— Как вам удалось так воспитать слугу? — удивился Александр. — Можно подумать, что он член семьи!
— Он и есть член семьи, — ответил Себастьян.
По возвращении в Хёхст Себастьян обнаружил послание от Эймона де Бель-Иля:
«Мой дорогой друг!
Хочу надеяться, что это письмо застанет вас в столь же цветущем здравии, как и в последний раз, когда мы виделись. Нельзя сказать, что звезды безучастны к судьбам выдающихся умов — они ниспослали-таки на вашего врага, герцога де Шуазеля, королевскую немилость. Я удостоверился, что границы Франции отныне открыты для вас, и буду рад прочитать вашу записку, где сообщается о вашем скором визите в Париж.
Ваш верный Эймон де Бель-Иль».
Что послужило причиной падения Шуазеля? Из переписки Себастьян узнал, что их две: гонения на иезуитов и непомерные военные расходы, в которые он вверг королевство. А бешеная враждебность министра к новой фаворитке короля, госпоже дю Барри, отнюдь не смягчила его падение.
По размышлении Себастьян пришел к выводу: из-за недостатка характера Людовик XV был ничтожным королем. Он ничего не хотел менять в мире своей юности. Иезуиты олицетворяли для него безопасность опекающей религии, а расходы на армию — приобщение королевства к политике завоеваний, к которым он не имел охоты. Потому-то он и отправил Себастьяна в Гаагу, возымев похвальное намерение заключить мир с Англией. Ибо даже у хороших решений могут быть дурные причины.
