Джон Бакен - Запретный лес
Однако воскресение, о котором он думал, не имело ничего общего с воскресеньями церковными.
Мир, осязаемый мир, разбился для него на куски. Обитель Дэвида была не только закрыта от всех ветров, но, казалось, находилась в высокой башне, откуда все земное видится малым и далеким. Пресвитерий, Генеральный синод, Церковь казались мелкими и неважными, будто он смотрел на них в перевернутую подзорную трубу. Он был вооружен против их порицания, ибо нельзя осудить того, кто и так потрясен осознанием собственной никчемности, для кого власть людская всего только шелуха. В нем не было страха и ненависти: Бог сокрушил его, и, смиренный под ударами Его жезла, он с равнодушием взирал на бичи своих собратьев. Он не винил их — разве прах может винить прах?
В этом отрешении лишь одно терзало его. Ужас пред Лесом не покинул душу. Если ему суждено погибнуть, он желал бы увлечь за собой в пропасть и этот нечистый храм. Чейсхоуп был для него ненавистным жрецом, но, как человек с заблудшей, искореженной душой, он внушал жалость. Дэвид так стремился освободить Вудили от этого инкуба… Он потерпел крах, Чейсхоуп вышел победителем — Чейсхоуп и Лес. На миг разум пастора вернулся к действительности, и он спросил себя, что не успел довершить. Сегодня Пресвитерий станет разбирать его исходную жалобу, и у Дэвида есть право вызвать свидетелей. Но где они? Риверсло два месяца как не появлялся в приходе, а без его подтверждения показания Ричи Смэйла и Рэба Прентиса пустой звук. Он сам мог бы выступить свидетелем, но Пресвитерий уже отмел это предложение. Пускай все идет своим чередом… Господь в избранное Им время поднимет руку в его защиту… нечистый пусть еще сквернится…
Ubi molestiis finitis omnibus
Securi cantica Sion cantabimus[134].
Но и в своем закрытом от всех иных мире Дэвид чувствовал печаль и сожаление, ведь Меланудригилл стоял обок с зеленой чащей и Раем.
Старая кирка на холме у моста через Аллер полнилась народом. Никогда еще собрание Пресвитерского совета не было столь многолюдным, ведь на него пришли как священнослужители, так и миряне: зимой в долинах только и говорили, что о деле пастора из Вудили. Сам приход, теперь освобожденный от мора, представляли четверо старейшин; на почетном месте по правую руку от Председателя восседал Эфраим Кэрд. Когда Дэвид вошел, на него никто не посмотрел. Он добрел до предназначенного ему места и обнаружил, что рядом с ним сидит мистер Фордайс. Священник из Колдшо кутался в ветхий плед, его обычно бледное от недомоганий лицо раскраснелось от смущения и волнения. Он схватил Дэвида за руку, его ладонь была горяча и дрожала, губы шевелились, словно он беззвучно молился.
Пропели сорок третий псалом, прочли два длинных отрывка из Писания, затем председательствующий мистер Мёрхед представил состав Суда и помолился о наставлении Господнем. Дэвид никак не мог сосредоточиться, сколько ни пытался молиться вместе со всеми… Его взгляд блуждал, все вокруг казалось искаженным. Отцы и братья во Христе обрели лики смерти, их голоса слились в колесный скрип, треск сучьев и рокот камней. Крупное лицо Председателя обратилось в маску, под которой, как часовой механизм, вращался и тикал крошечный и глупый мозг. Боулдский священник был просто ребенком, балованным и шумливым. Серьезность и мрачность остальных смешивалась со страхом и смятением, Дэвиду даже померещилось, что он способен заглянуть в их души, где червями копошатся ужас и подозрения… Дэвид потер веки и заставил себя собраться. Председатель говорил об обвинении Чейсхоупа сотоварищи в участии в шабашах в Лесу.
— Перед нами ваше письменное заявление, мистер Семпилл, — сказал он. — Вы вправе подтвердить его, вызвав свидетелей. Они здесь?
— Мой главный свидетель, Эндрю Шиллинглоу из Риверсло, покинул приход из-за мора и пока не вернулся. Без него я не могу ничего сделать. — К своему удивлению, Дэвид говорил четко и громко.
— Вы желаете отсрочки?
Дэвид покачал головой.
— К чему она мне? Господь в Свое время и по-своему накажет всех нечестивцев. Но я попрошу, чтобы того, кого я называю главным обвиняемым, призвали к ответу: пусть он под присягой подтвердит или опровергнет мои слова.
— Вы слышите это, Эфраим, — сказал мистер Мёрхед.
— Моя душа восстает против подобной просьбы, обращенной к благочестивому прихожанину, но по правилам ее надо удовлетворить: торжественно присягните и опровергните пред Судом все эти чудовищные обвинения.
Чейсхоуп поднялся и именем Создателя поклялся, что в обвинении нет ни слова правды. Голос его не дрогнул, лицо осталось серьезным и спокойным. Он посмотрел на Дэвида и даже бровью не повел.
— Суд удовлетворен, — сказал мистер Мёрхед. — У вас есть что добавить, мистер Семпилл?
— Господь нас рассудит, — сказал Дэвид.
— Следовательно, это дело можно закрыть, — провозгласил Председатель голосом степенным и ублаготворенным.
— Продолжим же разбор обвинений против нашего несчастного брата.
Он зачитал то, что — не без причины — предъявлялось Дэвиду. Главным пунктом было обвинение в пособничестве роялистам, уже знакомое Суду и ранее признанное и подтвержденное самим Дэвидом. Но появилось и кое-что новое.
— Благодаря достойной всяческого уважения бдительности нашего друга, арендатора из Чейсхоупа, до моего сведения было доведено, что имеются дополнительные доказательства виновности мистера Семпилла. Наш брат в весьма необычной компании действовал странным образом во время недавнего морового поветрия в Вудили. Он изгонял бедных селян из их жилищ, утверждая, что, держась вместе, они способствуют распространению заразы. Посему мы предполагаем, что он сам сеял недуг по округе, к тому же нарушал покой последних часов жизни тех, кто пребывал на смертном одре. Более того, он силой и незаконно врывался в дома, закрытые от него, и сжигал имущество больных, губя то, что ему не принадлежит, и лишая прихожан законных обиталищ. Предо мной лежит письменное доказательство его виновности в этих преступлениях. Каков будет ваш ответ, мистер Семпилл?
— Я подтверждаю все эти деяния и говорю, что такими способами и с Божьей помощью чума была остановлена.
По залу прошел недовольный гул, мистер Мёрхед возвел очи горе.
— Вновь грешная гордыня! Будто длань Господнюю можно остановить, выламывая двери и сжигая честно нажитое добро! Но это все дела гражданского суда, они не входят в компетенцию Пресвитерского совета. Нас же глубоко тревожит вопрос, совместно с кем совершались эти деяния. Мистеру Семпиллу помогали житель Вудили Амос Ритчи, от коего я ожидал большей осмотрительности, и некто по прозванию Марк Риддел, с недавних пор арендующий усадьбу Кроссбаскет. Нам и раньше было кое-что известно об этом Ридделе. Осенью он сыграл решающую роль в защите женщины, обвиненной в колдовстве. Да, бедняга дознаватель имел некоторые изъяны в поведении, что не отменяет недопустимости слов и действий этого Марка Риддела, оскорбивших до глубины души все добропорядочное население прихода и приведших к небезосновательному подозрению, что Риддел причастен к беззаконным поступкам… И кем, вы думаете, оказался этот Риддел? Тем самым Марком Керром, что служил полковником при Монтрозе и известен как роялист и мятежник, всю зиму разыскиваемый властями. Чейсхоуп раскрыл эту темную тайну и нашел свидетелей, готовых подтвердить его догадку. Дело отправлено фискал-прокурору, и к этому времени негодяй, вероятно, уже схвачен.
