Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович

– Так вот, городских с посадскими за стенами собралось тысяч десять. Это я всех считаю: и мужиков, и баб, и младней, и стариков. Из окрестных сел да деревень сбежалось тысяч до пятнадцати. Воев в городе собралось поболе семи тысяч. Это считаю уже с теми, которых нынешней ночью воевода степной стражи привел, – тиун кивнул на Ратислава. – Так что всего получается больше трех десятков тысяч едоков. Припасов в закромах накопили изрядно. Месяца два даже такую прорву народа прокормим. Да и смерды в град не налегке приехали, со своими харчами. Да скотины понагнали. Чаю, надо будет, и три месяца прокормимся. Дров вот маловато, хоть и забили ими все дровяники. Ну да разбирать будем сараи да амбары, ежели что. – Тиун шумно вздохнул, погладил сивую бороду, добавил: – Скотину, что смерды пригнали, надо отогнать в Межградье, как всегда водилось при осадах, а то загадит весь город.

Межградьем называлась глубокая лощина шириной в семь десятков саженей, отделяющая Средний город от Крома. Межградье прикрывали стены, являющиеся продолжением общей городской стены, спускающейся с холма Среднего города ступенями и так же ступенями поднимающейся на останец Крома. С обеих сторон в самой низкой части лощины Межградья имелись две воротные башни. Одна выходила на окский берег к Подолу и прозывалась Подольской, вторая, с противоположной стороны, к речке Серебрянке, к дороге, огибающей Кром с севера и выходящей к тому же Подолу. Называлась эта башня Серебряной по имени речки.

Дорога, проходящая по дну лощины, соединяла обе воротные башни. Поперек лощину пересекала еще одна дорога, ведущая от воротной башни Среднего города к воротной башне Крома, единственного входа в эту крепость последней надежды.

Летом Межградье зарастало травой. Жилье там не строили. Для огородов в лощине было темновато и сыровато. Жители Среднего города пасли здесь скотину да выпускали птицу. Больше никак Межградье не использовали.

– Пошли людей, – кивнул князь Юрий. – Пусть делают. Ежели смерды противиться будут, пресекать. – В голосе великого князя лязгнул металл. – Приставь всех к делу, чтоб не болтались, не бражничали. Погреба винные – на замок, ну и стражу поставь.

– Сделаю, княже, – кивнул Корней.

– Ладно, что у нас с воинской силой? Говори, Будимир.

Из-за стола поднялся рязанский тысяцкий. Прокашляся, тоже огладил бороду. Начал неторопливо:

– Что сказать? Городовой стражи осталось три сотни. Шесть тысяч ополчения, тех, что в степь брать не стали, оставили у города. Вооружены и выучены они слабовато, но тут уж ничего не поделать. Ратьша ночью привел четыре с половиной сотни. Эти хороши. Да и с татарами уже переведались. Со степи беглецов четыре с небольшим сотни вернулось. Тоже вооружены неплохо, но напуганы… – Тысяцкий сокрушенно покачал головой, потом дернул себя за бороду, уперся со стуком кулаком в стол, сказал жестко: – Ну ничего, вразумим. Биться будут не хуже остальных. – Будимир помолчал немного, продолжил: – Мужиков можно на стены поставить, но вооружать их почти что нечем, кладовые пусты. Кое-кто, правда, со своим оружием пришел. Таких тысячи полторы. Всего же мужиков в городе, тех, что оружие держать способны, под восемь тысяч наберется, чаю. Что касаемо городских укреплений… Стены подновлены, валы подсыпаны, рвы углубили. Надолбов за рвом еще один ряд вкопали в тридцати саженях от старого, а то, слышно, луки у монголов зело дальнобойные, так чтобы стрелки их конные подале от стен держались.

Тысяцкий умолк.

– Все у тебя? – спросил Юрий Ингоревич.

– Все, княже, – кивнул Будимир.

– Кто еще чего добавить может? – спросил князь Юрий.

– Я скажу, – легонько стукнул по полу посохом епископ Евфросий.

– Слушаем, отче, – кивнул Юрий.

– Монастыри Успенский и Богородицкий, что вблизи града, я велел оставить. Иконы и утварь вывезли сюда, в столицу. Припасы тож. Чернецов вооружил из владычных кладовых. Полторы сотни хорошо оружных воев вышло. Располагай ими по своему разумению, князь. С теми же, кто немощен или увечен, я молиться буду во спасение града стольного и обитателей его денно и нощно.

– Спаси Бог, владыка.

Великий князь перекрестился. Глянул на присутствующих.

– Еще кто?

Никто ничего сказать больше не хотел. Видно, высказались еще до прихода Ратьши.

– А что нам воевода степной стражи расскажет? – обратился Юрий к Ратиславу.

Тот, поднявшись из-за стола, поведал о последних событиях.

– Значит, задали им все-таки трепку, – посветлел лицом великий князь, услышав о бое в лощине близ Рязани.

– То половцы были, – счел нужным уточнить Ратьша.

– Пусть и так, но все же задали. Значит, можно их бить и в поле, а уж из-за стен сам бог велел.

Ратислав не стал напоминать, что били половцев из-за укреплений. Пускай. Для людей в осажденном городе надежда и уверенность в силах много значат.

– В общем так… – Юрий Ингоревич поднялся из-за стола прошелся по комнате, вернулся к своему месту, но садиться не стал, встал за своим стольцом, оперся руками о спинку. – Начало над воями, боронящими Столичный град, я беру на себя. В Среднем городе начальствовать назначаю Кира Пронского с сыновцами.

Князь Кир поднялся и степенно поклонился.

– Кром отдаю под начало Олега Муромского. Достанет ли сил тебе для того, князь Олег? Рана твоя не помешает?

Олег, уцелевший в битве племянник муромского князя, поднялся из-за стола, легонько поклонился. Поморщился: видно, болела еще спина, уклюнутая татарской стрелой. Сказал:

– Справлюсь, княже. Благодарю за честь.

– Вот и ладно, – кивнул Юрий Ингоревич. – Корней!

– Слушаю, княже, – тяжело поднял из-за стола тучное тело тиун.

– Занимаешься делами внутри града. Еда, раненые, убитые – все на тебе. Гасить пожары тож на тебе: сказывают, татары большие затейники по этому делу. Помощников бери сколько надо. Ну и разведка на тебе. Настроения людей, опять-таки. Изменные замыслы. Хотя кто же такому ворогу ворота решится открыть?

– Всякое бывает, княже, – покачал головой Корней. – Прослежу и за этим. Береженого Бог бережет.

– Ин ладно, – еще раз кивнул князь Юрий. – Будимир!

– Я, княже, – поднялся на ноги тысяцкий.

– На тебе оружие и воины. Ополчение из смердов тож.

– С оружием у них плохо, – сокрушенно качнул головой Будимир. – Я уж о том говорил. Ставить бездоспешных на стены – стрелами побьют без пользы.

– Того и не надо, – возразил великий князь. – Будешь снимать доспех с раненых и убитых, надевать на ратников и только тогда уж под стрелы. Кузнецы пускай доспех и оружие куют денно и нощно. Без изысков пусть куют, быстрее чтоб. Главное, чтоб ворогов кололо-рубило исправно.

– Понял, княже. Сделаю.

– Ратислав!

– Слушаю, княже, – вскочил из-за стола Ратьша.

– Тебе под начало оставляю всех людей, тобой приведенных, и чернецов епископских. Будешь в запасе на случай, если где на стене совсем плохо станет. Коль такое случится, по первому зову неситесь туда на помощь. Лошадей под рукой держите, чтоб скорей было. Важное дело тебе поручаю, но, чаю, справишься, делом доказал. Кстати, Гунчака себе возьми. Уж больно жалостную историю он мне поведал, – криво усмехнулся Юрий Ингоревич. – Обратного пути к татарам ему уж нет. А драться с ними сам вызвался. Видно, много злобы на них накопилось.

– Это да, – кивнул Ратьша. И добавил: – Благодарю, княже, за честь.

– И еще… – Князь помедлил, словно в нерешительности. – Еще… – Он опустил голову и потер виски. Потом выпрямился и, решившись, продолжил: – Возьмешь к себе еще сына моего младшего, последнего, Андрея. Тринадцать лет отроку. Пора уж ему войны понюхать. Да и рвется в бой. Удержу нет. Ежели не приставить к делу, сам на стены сбежит. Еще хуже. А так под твоим присмотром будет. Ведь присмотришь?

Ратислав кивнул.

– Хорошо присмотришь? – В голосе князя слышалась тревога отца за любимого сына и угроза ему, Ратьше, в случае, если с наследником случится что-то плохое.

– Присмотрю, княже. – Такой обузе Ратьша не обрадовался, но виду не показал.