Время умирать. Рязань, год 1237 - Баранов Николай Александрович

– Тогда все. – Голос Юрия Ингоревича внезапно ослаб. Он обошел столец, как-то обессиленно уселся на него, махнул рукой. – Свободны все. Ступайте. Занимайтесь делами. И… Корней. – Голос князя опять потвердел.

– Слушаю, княже, – повернулся уже успевший добраться до двери тиун.

– О татарах мне каждый час докладывай. Где они, что делают. А ежели приступ готовить станут, посылай за мной сразу, в любое время.

– Понял, княже, – склонился в поклоне Корней.

Ратьша вышел из приемной одним из последних и тут же у двери наткнулся на приплясывающего от нетерпения княжича Андрея. Княжич был облачен в дорогую, двойного плетения кольчугу, подогнанную ему по росту. На голове надет глубокий остроконечный шлем с кольчужной бармицей, на предплечьях – наручи, на поясе – короткий меч в узорчатых ножнах. Увидев Ратислава, Андрей подошел к нему и, стараясь, чтобы ломающийся голос звучал солидно, произнес:

– Князь отдал меня под твое начало, воевода. Приказывай.

На последнем слове голос парнишки дал петуха, и Ратьше пришлось приложить немалое усилие, чтобы не улыбнуться.

– При мне будешь, – серьезно сказал он. – На посылках.

Губы княжича задрожали. Но он взял себя в руки и хриплым от обиды голосом спросил:

– А драться с татарами? Я хочу драться с ними! Мстить за брата!

– Успеешь еще, – строго ответил Ратислав. – Меня и людей моих князь в запас поставил. В бой вступим, ежели татарам удастся на стены взойти. Вот тогда и повоюем. А пока, отрок, привыкай делать то, что начальник приказывает. Без того воем тебе никогда не стать. Забудь, что ты княжий сын. Иначе обратно к отцу отправлю. Будешь вместе с матерью и сестрами в храме Богу молиться за спасение града от напасти.

Лицо княжича запунцовело. Он нахмурился, гордо вздернул подбородок, собираясь, видно, поставить на место зарвавшегося воеводу. Но в последний момент сдержался, опустил глаза, катнул желваками на скулах, произнес, сдерживая рвущийся наружу гонор:

– Слушаю, воевода. Приказывай.

– Вот и ладно, – кивнул Ратьша.

Потом окинул взглядом Андрея. Уже не как княжьего сына, а как воина. Парнишкой княжич был рослым для своих тринадцати, крепким – сказывались занятия по владению оружием с шести лет. Круглое лицо, светлые – в мать – мягкие волосы. Но нравом, похоже, пошел в отца. И сдерживать себя уже сейчас может. Хорошая черта для будущего князя. Вот только будет ли у него будущее? Мысль эта, видно, отразилась на лице Ратислава.

Княжич пытливо глянул на него, спросил тревожно:

– Что-то не так, воевода?

– Все хорошо, Андрей, – вздохнул Ратьша. – Все хорошо.

На лице княжича появилась улыбка. Он обернулся, махнул рукой кому-то в дальнем затененном углу. Обернулся к воеводе.

– Со мной мои меченоши. Примешь?

Из угла на свет вышли еще двое отроков, тоже в кольчугах и шлемах. При мечах в ножнах. Ратьша знал обоих. Первый годами тремя постарше Андрея, ростом вымахал уже со взрослого мужа, крепкий, с твердым смелым взглядом. Звали его Воеславом, и был он сыном боярина Силы, служившего еще отцу нынешнего великого князя. Сила участвовал в злосчастном воронежском сражении. Среди уцелевших Ратислав его не видел…

Как звать второго меченошу, Ратьша не помнил. Видеть видел. Знал, что отец его дослужился до сотника в великокняжеской дружине, в одном из сражений потерял правую руку и теперь жил в Среднем городе на своем дворе, получая вспомоществование от князя как увечный на княжьей службе и вроде бы зарабатывая каким-то ремеслом. Был второй меченоша почти ровесником княжича. Если и постарше, то совсем чуть. Ростом малость повыше, но сложением пожиже. Лицо доброе, мягкое. Нелегко с таким лицом стать воином. А вот в Воеславе Ратьша увидел себя в отрочестве. Улыбнулся немного грустно, сказал:

– Приму, конечно. Не выстоять ведь Рязани без таких защитников.

Меченоша, имени которого Ратислав не помнил, только улыбнулся на эти слова. Вроде извиняясь. А вот Воеслав нахмурился, уголок рта обиженно дернулся.

– Ну ладно, ладно, – примиряюще похлопал его по плечу Ратьша. – Не щетинься. Будете при княжиче. А княжич – при мне.

Воеславу, как и Андрею, такое решение воеводы не понравилось, но он смолчал. Второй же меченоша, похоже, был тому даже рад.

«М-да, не воин», – подумалось Ратиславу.

– Ладно, идите за мной.

Ратьша повернулся и зашагал к лестнице, ведущей в низ княжеского терема. Спускаясь по лестнице, он обернулся к княжичу, спросил:

– Как мать, как Евпраксия?

На последнем имени голос его чуть дрогнул, но Андрей вроде бы того не заметил.

– Плачут, молятся, – отозвался он. – Что им еще делать?

– Иван, племянник твой, здоров ли?

– Вроде да, – пожал плечами княжич.

«Ну и слава богам», – подумал про себя Ратислав.

На улице у крыльца терема Ратьшу ждал Первуша, постукивая ногой об ногу, чтобы не замерзнуть. Морозец жал. Увидев своего господина, меченоша почти подбежал к нему, спросил:

– Куда мы теперь, боярин?

– В запасе с нашими людьми князь повелел быть, – ответил Ратислав. – Да еще чернецов с окрестных монастырей, тех, что владыка вооружил, велено себе под руку взять. Потому ступай, узнай, где их разместили, найди их начальника и гони всех сюда, в княжью гридницу, чтобы в одном кулаке быть. Да забеги в гридницу прямо сейчас, кликни наших сотников. Пусть ко мне явятся, доложат о том, сколько воев осталось, здоровых и раненых. С оружием что, с конями.

Увидев, что Первуша с любопытством поглядывает за спину боярина, где встали трое новиков, навязанных Ратиславу князем, Ратьша пояснил:

– А это подкрепление наше, – усмехнулся. – Отдаю их под твою руку.

Оглянулся посмотреть, как княжич воспримет такой поворот. Тот повел себя вполне спокойно. Молодец!

– Вот сразу и бери их с собой. Пусть к службе привыкают.

Первуша заулыбался. Он, конечно же, узнал сына великого князя.

– Ну, пошли… – Это уже отрокам. Он еще раз улыбнулся, как это умел: по-доброму, располагающе. – Пошли службу исполнять.

И они только что не бегом двинулись к палатам, в которых засел рязанский тысяцкий, знавший, где обосновались чернецы-воины. Уже на ходу Первуша подозвал Воеслава, что-то сказал ему, махнув рукой в сторону гридницы. Должно быть, послал парня передать Ратьшин приказ сотникам явиться для доклада.

Ратислав собрался снова подняться на стену, посмотреть, как там татары. Однако только он собрался к коновязи, хотел проехать на свободной лошадке до восточной стены (именно там осадников было больше всего), как увидел спускавшегося с крыльца Гунчака. Половецкий хан явно направлялся к нему. Что ж, подождем. Гунчак подошел. Облачен он был в русскую кольчугу двойного плетения, с оплечьями и нагрудником поверх нее. В русский же остроконечный шлем. Не иначе великий князь расщедрился, выдал из личных запасов. Чем же это взял его хитрый степняк? На поясе у хана висела изогнутая сабля в не слишком богатых ножнах. Видно, биться ей Гунчаку было сподручнее. Бедра и голени ничего не защищало. Ну, это понятно, не в конный бой идти, на стене стоять. Сам Ратьша тоже кольчужные ноговицы надевать не собирался. А вот кольчугу и шлем, наверное, надеть надо: быть убитым или пораненным шальной стрелой, пока разглядываешь врага, обидно.

– Здравствуй, воевода, – улыбнувшись, поприветствовал половецкий хан Ратьшу.

– И тебе здравствовать, – не слишком ласково отозвался тот.

– Великий князь велел мне при тебе быть. – Улыбка Гунчака немного подувяла.

– Знаю, – кивнул Ратислав. – Юрий Ингоревич сказывал, ты хочешь татар бить? Верно то?

– Верно. Любить их мне не за что. Я уж тебе о сем поведал. Иль не веришь мне?

– Не скажу, что совсем не верю, обижаться на татар у тебя причины и правда имеются, но и опаска относительно тебя остается. Сам должен понимать.

Гунчак пожал плечами, невесело усмехнулся и кивнул.

– Так что пригляд за тобой будет, – продолжал Ратислав. – Потому не обижайся.

– Понимаю, – еще раз кивнул половец. – Какие уж тут обиды.