Виталий Гладкий - Меч Вайу
– Тебе нравятся морские путешествия?
– Очень. Когда вырасту, буду флотоводцем, – уверенно ответил мальчик, без тени робости или смущения глядя на жреца.
– Пусть боги тебе покровительствуют, – благословил его Герогейтон с неожиданной для себя теплотой – в больших серых глазах Эолика светился не по-детски пытливый ум и неодолимая уверенность.
В тот же день Дионисий пригласил Герогейтона посетить театр, и жрец охотно согласился, несмотря на свой высокий сан. Лицедейство было ему далеко не безразлично: в глубокой юности он даже тайком сочинял небольшие трагедии, подражая Эсхилу, который долгое время был его кумиром. К старости любовь к театральным представлениям несколько поостыла – другие заботы сушили ум и забирали энергию, но случая посмотреть и послушать очередную новинку, в особенности произведения древних поэтов и трагиков, он никогда не упускал.
Херсонесский театр всегда поражал его торжественной простотой; в ней угадывался незаурядный талант его создателей. Расположенный на крутом склоне горы, откуда открывался великолепный вид на бухту, прикрытый сверху лазурным шатром вечернего неба, он полнился херсонеситами они чинно рассаживались на беломраморных скамьях, полукругом охватывающих сцену и вымощенную известковыми плитками площадку для хора.
Многие именитые граждане, узнавая Герогейтона, приветствовали его радушно, приглашали посетить свои дома, на что жрец отвечал весьма неопределенно, но с благодарностью: времени в обрез, но отказать – значит обидеть, а это как раз не входило в его планы.
Герогейтону посчастливилось – шла одна из его любимых трагедий, сочинение знаменитого Софокла, «Эдип-царь». Актеры играли превосходно, особенно исполнявший главную роль царя Эдипа, внушительного роста, с хорошо поставленным голосом и непринужденными манерами, указывающими на недюжинный талант и высокое сценическое мастерство.
– Кто он? – шепотом поинтересовался Герогейтон у Дионисия; тот откровенно скучал: театральные зрелища его особо не волновали, и пришел он сюда только ради гостя.
– А, этот… – Дионисий скорчил презрительную мину. – Полуварвар. Сын купца Иадмона и скифянки, Коллимах.
– Да? – удивился жрец, хотел было еще что-то спросить у херсонесита, но передумал: зрелище увлекло его, да и негоже было разговаривать во время представления, высказывая тем самым неуважение к публике.
…Увы, как страшно знать, когда от знанья
Нет пользы нам! О том я крепко помнил,
Да вот – забыл… Иначе не пришел бы.
Слова старца Тиресия были созвучны мыслям Герогейтона, и он, тяжело вздохнув, окинул взглядом херсонеситов, – как славно, что они пока не ведают о тех бедах, которые вот-вот нарушат мирное течение их жизни…
Уходил Герогейтон после представления с чувством тревоги и недовольства собой. В ушах звучал хор:
Люди, люди! О, смертный род!
Жизнь людская, увы, ничто!
В жизни счастья достиг ли кто?
Лишь подумает: «Счастлив я» –
И лишается счастья.
Рок твой учит меня, Эдип,
О злочастный Эдип! Твой рок
Ныне уразумев, скажу:
Нет на свете счастливых…
«Жизнь – суета сует…» – тоскливо думал жрец, перебирая в памяти события последнего десятилетия. Впервые обычное хладнокровие и уравновешенность уступили место тоскливому предчувствию близкого конца. И так ли он был прав когда-то, посвятив жизнь служению богам?
Прекрасный, вечный мир, окружающий человечество, для него замкнулся на жертвенном камне храма…
Следующий день был полон хлопот и пролетел незаметно. Герогейтон нанес визит ойконому[101] Херсонеса Лисиклу, убеленному сединами старцу – он был расположен к жрецу с давних пор – поговорил с эсимнатами, а также с главой купцов, еще молодым, но одним из самых богатых и влиятельных граждан города Фемисоном.
Довольный результатом переговоров, Герогейтон под вечер вышел прогуляться по Херсонесу. Улицы города, мощенные булыжником, а кое-где и тщательно подогнанными плитами, были оживлены, говорливы: после дневной жары, заставлявшей херсонеситов отсиживаться в прохладе каменных домов и увитых виноградом двориков, повеял легкий ветерок, солнечный диск потускнел, подернулся вечерней дымкой, и горожане спешили воспользоваться свободным до ужина временем, чтобы немного поразмяться, узнать новости, поговорить о всякой всячине, а то и посидеть под навесом харчевни, где подавали дешевые охлажденные вина.
Рыночная площадь в этот вечерний час бурлила: хозяйки торопились закупить необходимые припасы, возле цирюльников толпились клиенты, чтобы привести себя в порядок перед предстоящим праздником Парфений в честь главной богини города Девы – ее алтарь и храм были расположены в центре Херсонеса. Немногословные менялы, напоминающие в своих полутемных палатках старых осторожных крабов, позванивали серебром и медью – золото придерживали на черный день, оно было в цене.
Меньше всего было покупателей возле лавок, где продавали ювелирные изделия, посуду и привозные мраморные поделки из Эллады. Герогейтон долго рассматривал великолепные геммы из сердолика, агата, халцедона, приценивался и наконец не удержался – приобрел массивный золотой перстень старинной работы с тонким резным изображением Афины на густо-красном гранате великолепной чистоты и прозрачности. Затем жрец долго рассматривал мозаичное панно из морских камней (в предыдущий приезд его не было) – две обнаженные молодые женщины возле лутерия, два голубя и пальметка, – восхищаясь изысканным вкусом и талантом художника, а также прочитал высеченный на сером с синевой мраморе декрет в честь историка Сириска, награжденного золотым венком за написанную им историю Херсонеса.
Город основали два века назад жители Гераклеи и острова Делоса. Гераклеоты, в основном демос, потерпевшие поражение во время борьбы с аристократией, и делосцы, изгнанные афинянами, так как во время Пелопонесской войны они вступили в сговор с врагом Афин – Спартой, согласно древнему обычаю обратились в Дельфинийский оракул с просьбой указать место будущего поселения. Богатые дары, принесенные Пифии[102], вскоре окупились с лихвой – указанная ею.
Таврика оказалась поистине землей обетованной. Мягкий климат, изобилующее рыбой море, плодородная земля, за нее жители Херсонеса (в те далекие времена город называли Мегарикой, потому что гераклеоты были дорянами, выходцами из Мегары) не заплатили варварам ни гроша, завоевав это право в кровопролитных схватках, – все это способствовало процветанию колонистов.
