Ольга Крючкова - Меровинги. Король Австразии
…Когда Гундобальд облачился в расшитую золотом терракотовую тунику, кастелян водрузил ему на голову золотую диадему, накинул поверх туники плащ из тончайшего шелка, скрепил его на плече фибулой и удовлетворенно кивнул: теперь господин готов к приему гостей.
Дофин вошел в атриум[88] в тот момент, когда послы с любопытством рассматривали расписной сводчатый потолок с изображением Минервы[89].
– Счастлив приветствовать вас в моих владениях! – громко произнес он.
Гости, поглощенные любованием росписи, встрепенулись и склонились в почтительном поклоне.
– Мы – послы короля Теодориха, правителя Австразийского королевства, – представился один из них.
Подобно венценосному брату Сигизмунду, Гундобальд неделю назад тоже уже получил послание от Парсифлония, так что был готов к этой встрече.
– Для меня большая честь – принимать посланников молодого короля!
Здесь Гундобальд несколько преувеличил, ибо прекрасно знал, сколько на самом деле лет новоиспеченному королю. Однако сейчас это было неважно: главное, появилась возможность приблизиться к власти. Дофин нисколько не сомневался, что сможет манипулировать «волосатым франком» при помощи красавицы-дочери.
* * *Суавегота сняла тяжелое ожерелье и протянула его служанке, а сама направилась в малый зал виллы, где ее с нетерпением поджидали четыре чирнеко[90]. Девушка любила этих небольших рыжих шустрых собачек с острыми стоячими ушками и заостренными мордочками. Отец рассказывал ей в детстве, что порода чирнеко берет начало от самой фараоновой собаки и потому владение представителями этой породы считается почетным и престижным.
Для ухода за приобретенными питомцами Гундобальд нанял разбирающихся в этом деле людей, и вскоре чирнеко начали благополучно размножаться в Иер-сюр-Амби. Потом предприимчивый дофин поставлял щенков в Нарбонскую Галлию, где влияние Рима было по-прежнему велико, вследствие чего многие местные патриции стремились во всем подражать метрополии, особенно в плане роскоши.
Таким образом, казна Гундобальда регулярно пополнялась не только благодаря продаже вина, смол и добываемого в здешних горах серебра, но и за счет выгодного сбыта щенков дорогой породы. Однако хотя дофин и имел практически все, о чем только может мечтать простой смертный, ему хотелось большего: короны и реальной власти. И ради этого он готов был пойти на все.
Суавегота поманила собак и прошла с ними в длинную сводчатую галерею, соединяющую дом с садом. Выйдя на воздух, она с удовольствием вдохнула его полной грудью, а потом проследовала к стоявшей в тени дерева деревянной резной скамье и опустилась на нее. Тотчас подошла служанка с большим серебряным блюдом, заполненным кусочками мяса. Собаки дружно завиляли короткими хвостиками в ожидании вожделенного лакомства.
Поставив блюдо на скамью, служанка удалилась, а Суавегота начала кидать кусочки мяса своим питомцам. Те же, высоко подпрыгивая и стараясь опередить друг друга, принялись на лету ловить лакомство и проглатывать его практически не жуя. Когда блюдо опустело, девушка омыла руки в чаше, принесенной все той же расторопной служанкой, обсушила их платком и, попрощавшись с собаками, которых тут же увел слуга, направилась в сторону небольшой базилики, построенной еще ее дедом.
Миновав неф[91], Суавегота очутилась в прохладном помещении, и на миг ей показалось, что она переступила через невидимую черту времен и чудесным образом перенеслась в прошлое. Наверное, ее мать Виктория тоже предпочитала молиться в базилике, а не в домашней молельне, считая, что возносимые отсюда молитвы Бог услышит быстрее…
Поделившись с Господом самыми сокровенными мыслями и желаниями, Суавегота перекрестилась и через противоположный неф вышла на залитый солнцем внутренний дворик. И уже оттуда по огибающей фонтан дорожке, выложенной местным горным камнем и усаженной с обеих сторон цветами, вернулась через ту же галерею в свои покои.
Девушка волновалась: сердце подсказывало, что сегодняшние послы-сваты станут последними в ее жизни и что совсем скоро ее ждет замужество. Она присела на уголок кровати, бросила взгляд на стену и машинально пробормотала:
– Ну вот, не успела обновить роспись… Драгоценные камни[92] совсем поблекли. И вряд ли уж смогу теперь этим заняться…
* * *Почти целый день Теодорих не отрывал взгляд от миниатюрного портрета Суавеготы, любезно предоставленного ему Парсифлонием. Черные волосы, уложенные в причудливую прическу, карие миндалевидные глаза… Девушка с портрета, несмотря на явно юный возраст в момент ее запечатления художником, выглядела уверенной в себе особой и – полной противоположностью покойной Эстер. Тем не менее, облик будущей супруги пришелся Теодориху по нраву, а длительное и пристальное разглядывание миниатюры навело сперва на лирические размышления, и потом – неожиданно! – и на плотские. «Уж коли лицом столь хороша, то какова же, интересно, телом?» – подумалось ему вдруг. И сразу после этого, ощутив нахлынувшую волну желания, король послал слугу за Ламентией, дочерью шамбеллана.
Девушка была счастлива с тех самых пор, как регент и военачальник Ахена, овдовев, из множества дев, желавших разделить с ним ложе после смерти его супруги, выбрал именно ее. Пока Эстер была жива, Теодорих не изменял ей даже мысленно, ибо другие женщины не вызывали у него ровно никакого интереса. Оставшись же один, долго обойтись без женского общества не смог…
Конечно же, Ламентия, как женщина неглупая, прекрасно понимала, что король не останется вечным вдовцом: рано или поздно женится либо по любви, что в кругу венценосных особ случалось крайне редко, либо – и это представлялось ей наиболее вероятным – по политическим соображениям, то бишь с целью получения какой-либо выгоды. И все-таки в душе Ламентия надеялась, что Теодорих оставит ее в числе наложниц и будет посещать хотя бы изредка. Подобное положение вполне бы ее устроило, ведь ни для кого не секрет, что короли проявляют порой к наложницам интерес больший, нежели к законным супругам.
Ламентия отправилась в покои короля по первому же зову. Она давно уже знала все его привычки и желания: Теодорих вел себя всегда сдержанно, не бросаясь на нее, словно голодный волк на добычу. Однако в этот раз, стоило ей переступить порог королевских покоев, Теодорих набросился сразу же и, не доведя до постели, овладел ею прямо на полу подле двери, на шкуре медведя. Когда же все закончилось, отвернулся к камину и уставился на пылающий в нем огонь.
Буквально кожей ощутив его непривычную отчужденность, Ламентия поняла, что в их отношениях наступают серьезные перемены.
