Ольга Крючкова - Меровинги. Король Австразии
«Приветствую вас, досточтимый Сигизмунд, повелитель Бургундии!
Король Австразийского королевства, Теодорих I, отправляет к вам послов в знак уважения и дружбы между нашими королевствами и выражает надежду, что связи между нашими домами будут еше более тесными, а возможно и родственными.
Будучи немало наслышан о красоте вашей племянницы Суавеготы, король Теодорих посылает ей щедрые дары, дабы зародить в сердце прекрасной девы на первых порах хотя бы малое чувство взаимной симпатии. Разумеется, в надежде на то, что со временем оно перерастет в более сильное и прочное…»
Далее Парсифлоний, искусно манипулируя словами – а в данном мастерстве ему при ахенском дворе не было равных, – перешел к политическому анализу событий, произошедших за последнее время во франкских долевых королевствах, недвусмысленно давая понять между строк, что брак Теодориха и Суавеготы принесет немалую выгоду и самому Сигизмунду.
* * *Иер-сюр-Амби, латифундия[85] Гундобальда, располагалась на отрогах Южной Юры[86] и изобиловала в основном виноградными рощами (Гундобальд признавал вино исключительно собственного производства), смолокурнями, пастбищами и садами, доставшимися ему еще от отца покойной жены. Словом, на латифундии дофина Гундобальда, родного брата бургундского короля Сигизмунда, с самого начала его правления пышно процветали покой и благоденствие.
Его жена Виктория, ныне уже покойная, была римлянкой по происхождению. Ее родовая вилла Иер-сюр-Амби, где и предпочитал жить Гундобальд теперь, когда удалился от политики и столичной суеты, представляла собой осколок былого могущества Рима, неоднократно пытавшегося подчинить себе воинственные племена нибелунгов, а затем и бургундов, но – безуспешно. Гундобальд очень любил свою резиденцию и всеми силами старался сохранять ее первоначальный облик. Однажды даже нанял остготских мастеров, еще не утративших умения выкладывать мозаикой полы и фонтаны, и те искусно отреставрировали все залы виллы, придав им еще более изысканный вид.
Суавегота, с рождения не обделенная ни родительской любовью и вниманием, ни богатством и роскошью, тоже была привязана к Иер-сюр-Амби и ни под каким предлогом не желала его покидать. Потому и на все попытки отца выдать ее замуж отвечала неизменным категорическим отказом. Со временем Гундобальд смирился с несгибаемой позицией дочери, тем более что в королевстве и без того уже не осталось ни одного знатного родовитого жениха, коему Суавегота не отказала бы.
Однако годы летели с неумолимой быстротой, и время от четырнадцати лет, когда Суавегота отвергла своего первого жениха, до ее девятнадцатилетия пронеслось незаметно. В последнее же время девушка вдруг все чаще начала испытывать чувство непонятной тоски, хотя и не могла понять причины ее возникновения. Тогда, дабы как-то отвлечься, она с жаром взялась за обустройство виллы. Гундобальд с удовольствием поддержал ее порыв и теперь закупал у торговцев все, что бы дочь ни потребовала.
Первым делом Суавегота сменила драпировку в своих покоях: распорядилась повесить на окна голубой шелк, а на стены и над кроватью, в виде полога, – ярко-синий. Сначала она хотела использовать для оформления покоев белый египетский хлопок, но потом передумала: синяя гамма цветов, по ее мнению, более гармонировала с покрывающей пол цветной мозаикой. Затем девушка приказала перенести в свои покои статую Венеры, украшавшую один из залов виллы, а на ее место поставить в зале высокие напольные вазы, расписанные сценами из жизни римских богов.
Хотя Суавегота, подобно родителям и дяде, королю Бургундии, и придерживалась христианской веры, тем не менее, позволяла себе интересоваться богами предков, находя в них скрытые мистицизм и силу.
В последнее время девушка подолгу простаивала на коленях в домашней молельне перед распятием Иисуса Христа, но стоило ей уединиться в своих покоях, как она тотчас припадала к статуе Венеры, умоляя ту ниспослать ей в мужья короля. Статусы ниже королевского Суавеготу отчего-то не устраивали.
* * *Гундобальд скинул тунику и погрузил свое тучное тело в ароматизированную воду бассейна. Две наложницы разместились на парапете, опустили ноги в воду и принялись осыпать господина лепестками роз: сию прихоть Гундобальд перенял у римлян. Розы – цветы любви, их аромат пленял и возбуждал! Несмотря даже на то, что сам он давно уже не молод…
Через отверстие в крыше[87] проникали ласковые лучи весеннего солнца. Вкупе с благоуханием розовых лепестков они довели Гундобальда до нужного ему состояния: он почувствовал прилив сил и желания. Приблизившись к парапету, дофин обеими руками ухватил одну из наложниц за талию и увлек к себе в воду. Привыкшая к подобным играм девушка тотчас обвила тело господина ногами и начала мягко покусывать мочку его уха, еще более побуждая тем самым к любовным утехам.
Задрав мокрую ткань туники прелестницы, Гундобальд крепко обхватил ее за обнаженные ягодицы и, войдя в горячую женскую плоть, принялся ритмично покачиваться. Наложница, подыгрывая повелителю, начала сладострастно вскрикивать и даже слегка запрокинула голову назад, всем видом показывая, насколько ей все это приятно. Скинув одежду, вторая наложница тоже спустилась в воду, привычно приблизилась к господину сзади, обняла за плечи и, покачиваясь в такт совершаемому любовному акту, стала ласкать его спину прикосновениями своего молодого тела.
Достигнув апогея, Гундобальд взревел подобно быку и выпустил партнершу из рук. Потом, отдышавшись, не спеша покинул бассейн и растянулся на заранее выложенных на полу неподалеку от бассейна подушках.
Спустя какое-то время в купальню вошел шамбеллан.
– Мой повелитель, к вам послы из Ахена, – доложил он.
Гундобальд, возлежавший уже в окружении обнаженных наложниц, недовольно ответил:
– Проводи их в зал, пусть ожидают…
Шамбеллан с поклоном удалился, ничуть не смутившись увиденной сценой: хозяин, во всем подражавший римлянам, давно уже не стеснялся заниматься любовными утехами прямо на глазах у слуг и рабов.
…Когда Гундобальд облачился в расшитую золотом терракотовую тунику, кастелян водрузил ему на голову золотую диадему, накинул поверх туники плащ из тончайшего шелка, скрепил его на плече фибулой и удовлетворенно кивнул: теперь господин готов к приему гостей.
Дофин вошел в атриум[88] в тот момент, когда послы с любопытством рассматривали расписной сводчатый потолок с изображением Минервы[89].
