Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав
Кериза вспомнила вчерашний вечер и робко вставила:
— Вам нужна мурена? Если я могу чем-то помочь… Так вышло, что у меня как раз есть половина такой рыбы, огромной.
Повар прервал свои стенания и удивленно посмотрел на нее.
— У тебя есть мурена? Откуда?
Кериза смутилась, но тут же гордо вскинула голову и дерзко ответила:
— Мне принес мой жених, рыбак…
— О, даже так? Ну, тогда, может, и вправду что-то стоящее? А ну-ка, говори, как ты хранила рыбу всю ночь? Мурена ведь быстро теряет свежесть и вкус.
— Как? Я сварила ее вчера и…
— Несчастная! Сварила мурену! Как? Говори! Ты наверняка ее испортила!
— Вовсе нет. Я умею готовить. Я добавила кардамон, чуточку ассафетиды…
— Но что сначала? Кардамон или ассафетиду? И ты наверняка положила слишком много! Теперь рыба воняет!
Выслушав подробный рассказ Керизы о том, как она готовила рыбу, он проворчал:
— Все не так. Но, может, это еще можно исправить.
И он послал одну из девушек в дом Керизы. Переведя дух, он принялся готовить яства для обильного завтрака, попутно милостиво расспрашивая:
— Значит, твой жених — рыбак? И умеет ловить больших мурен? Как же зовут этого доблестного человека, благодаря которому наш господин получит то, что любит?
— Кадмос, — вдруг смутившись, прошептала Кериза. — Он моряк.
— Кадмос, моряк, — с покровительственным видом повторил повар. — Я не забуду и при случае шепну это имя нашему господину. Место храбрецов — при вожде.
— Но Кадмос терпеть не может войско, — рассмеялась Кериза.
— Ничего. Поумнеет. А я не забуду этой услуги и скажу о нем. Наш господин всегда выслушает меня с благосклонностью.
И что самое интересное — он и вправду не забыл: при удобном случае он рассказал Гасдрубалу о Кадмосе, храбрейшем из мореходов, достойнейшем из людей. Так это имя и запало в память военачальника.
5
Когда Керизу наконец позвали к госпоже, она застала ее в туалетной комнате — задумчивую, нервно мерившую шагами колоннаду. Элиссар была одета в простую белую столу, открывавшую плечи, но на ней даже это простое утреннее платье выглядело как драгоценнейший пеплос.
На поклон девушки она ответила поспешно, почти рассеянно, но тут же провела рукой по лбу и, хоть и с явным усилием, улыбнулась.
— Здравствуй, Кериза. Право, не знаю, понадобится ли мне какая-то замысловатая прическа, но раз уж ты здесь…
— Не понимаю, достопочтенная. — Кериза уловила какой-то странный тон в голосе всегда сдержанной Элиссар и смутилась так, что один из ее щипцов для завивки волос со стуком упал на мраморный пол.
Этот звук словно разбудил Элиссар. Она снова провела рукой по лбу и рассмеялась, но уже свободнее.
— Я думаю о том, состоится ли вообще прием, на котором я должна появиться… Хотя нет, что я говорю. Состоится! Он должен состояться! Иначе поползет слишком много слухов. Итак, Кериза, за работу. Ты видела прическу Абигайль, которую та показывала после возвращения из Рима?
— Не видела, достопочтенная. Но если вы соблаговолите описать…
— Нет, не нужно. Я как раз хотела предупредить, что ничего подобного не желаю. И таких локонов вокруг головы, какие носит жрица Лабиту, тоже не хочу. Знаешь что? Придумай что-нибудь новое, но простое. Такую прическу, чтобы она напоминала шлем. Понимаешь мою мысль?
— Понимаю, достопочтенная. Но… насколько я знаю, амазонки надевали шлем на распущенные волосы. Так может…
Элиссар рассмеялась.
— Распущенные? Нет, нет! Никто не догадается, что это должно означать. К тому же у меня такие длинные волосы. Мы, карфагенянки, ведь холим волосы с самого детства.
— Истинно так, достопочтенная, — с убеждением кивнула Кериза. — У женщины должны быть длинные и густые волосы.
Она могла говорить так, потому что у самой был тяжелый, тугой узел, низко спущенный на затылок.
Рабыня внесла маленький треножник, на котором, на раскаленных древесных углях, стоял сосуд с кипящей водой. Амимона приготовила благовония и косметику, после чего по знаку госпожи вышла, опустив за собой занавесь. Элиссар не любила свидетелей, когда предавалась косметическим процедурам.
Укладка волос длилась долго, ибо их густота затрудняла работу, тем более что карфагенские дамы уделяли огромное внимание своим прическам, и неудачная укладка могла надолго их осмеять. И хотя Элиссар была выше обычных женских слабостей, в том, что касалось волос, она следовала обычаям наравне с другими.
Великолепные зеркала из полированной бронзы и ручные, поменьше — из серебра — поглотили все внимание обеих женщин, и они даже не заметили, как поднялась одна из занавесей, хотя рабыня не объявляла о госте. Когда тот кашлянул, Кериза, смутившись, низко поклонилась и поспешно принялась собирать свои принадлежности. Гасдрубал-шалишим, муж Элиссар, приближался с лицом мрачным и внушающим страх.
Но Элиссар остановила ее спокойным жестом.
— Останься и закончи свою работу, милая. Ты не помешаешь, а если прервешь сейчас, придется начинать все сначала.
К мужу она обратилась по-гречески. Ей и в голову не пришло, что Кериза тоже может неплохо знать этот язык.
Кериза поняла, что госпожа не хочет, чтобы она понимала разговор; сперва хотела было подать голос и предупредить, что знает язык, но робость, усиленная присутствием сурового военачальника, не дала ей вымолвить ни слова. Она поспешно продолжала работать, покраснев и так смутившись, что поначалу почти не понимала, что говорил Гасдрубал.
А тот мерил шагами изукрашенную туалетную комнату жены, оживленно жестикулируя; он выплевывал слова, словно они жгли ему гортань или были омерзительны.
— Стыд и позор! Абибаал спит после пира, и никто из слуг не смеет его будить! Даже по моему приказу! Мой тезка суффет, да, он принял меня, как всегда вежливо, даже слишком вежливо, но он просто не желает верить моим предостережениям. Требует доказательств. Где я их возьму? Тот беглец из племени византов едва приволокся, израненный, и скончался, не успев поведать мне все. Но Санум и Пеор слышали, и я поклялся на их именах. Ничего не помогло. Собрались геронты: Бодмелькарт, Гимилькар, Эшмуназар, Астарим, Бомилькар, сам Сихарб, чей голос значит едва ли не больше, чем голос всего Совета, — и ничего! Они требуют доказательств! Гимилькар, как всегда настроенный против меня, осмелился даже обвинить меня в том, что мы, военачальники, намеренно бьем тревогу, лишь бы выбить побольше золота на войско. «Маханат! У вас только маханат на уме! А сколько это уже стоит! Ай, сколько это стоит!» — вот и все, что он умел скулить. Сихарб с важным видом объяснял, что сейчас ведь мир, а мир охраняет Рим. Ты же знаешь его, когда он говорит «Рим», то прямо чмокает от восторга. Я добился лишь того, что наглец Астарим ткнул меня носом: в грозный час место вождя — при армии, а не в Карфагене!
Он оборвал речь, пнул подвернувшийся под ногу табурет и с минуту тяжело дышал.
— А ты и вправду мог уехать? — тихо спросила Элиссар.
— Конечно! Там Карталон, войска на сильных позициях… Но подумай сама: мы прикрываем долину Баграда, ведь это прямая дорога из Цирты в город. Прикрываем Табраку, Тигник, Цухару, а остальное? Чем защищать такую длинную границу? Пусть Зебуб не слышит моих слов, но кто знает, не нападают ли уже сегодня нумидийцы на Тене, Ахоллу и другие города на нашем побережье! А если нападут, то и захватят, потому что гарнизоны там слабые и ничтожные.
Кериза не смогла сдержать испуганной дрожи и невольно дернула Элиссар за волосы. Но госпожа, поглощенная словами мужа, даже не заметила этого.
— Но… но это ужасно! Нужно что-то предпринять, что-то делать…
— Что я могу сделать? Я требовал клинабаров — мне отказали без колебаний. Они дают мне флот. Эту горстку старых бирем! Я лишь пошлю их экипажи на верную смерть! Они обещают дать значительные суммы и разрешение на вербовку новых наемников. Но на это должна согласиться герусия, а Бодмелькарт тут же отметил, что потребует, чтобы решение подтвердил Совет Ста Четырех. Астарим же кричал, что и этого мало, что нужно решение народа. Ты ведь понимаешь, сколько на это уйдет времени и сколь сомнительны могут быть результаты. В обоих Советах заседают сторонники Абибаала или Гасдрубала-суффета, то есть подкупленные либо Масиниссой, либо Римом. Никто не может предсказать, сколько в данный момент будет на чьей стороне, куда брошено больше золота.
