Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав
— Э, известно, богач с богачом всегда договорится.
Макасс покачал головой.
— И да, и нет. Конечно, там много родства, всяких тихих сговоров, грязных делишек… Но и зависти много, и ненависти, и желания насолить друг другу. Все не так просто. Должны быть причины, если все власти согласны на такие траты. И армию увеличили.
Кадмос неохотно хмыкнул и невольно дотронулся до головы. В прошлый свой приезд в город у него в винной приключилась стычка с парой солдат, и он вспоминал об этом со злостью. Тем более что солдаты, два авзона, Негир и Знакес, оказались сильнее троих рыбаков и вышвырнули их из винной. Поэтому Кадмос нетерпеливо буркнул:
— Долго и мудрено ты говоришь, почтенный Макасс. А я люблю просто и ясно. В чем дело?
Старый каменотес с укором покачал головой.
— Просто и ясно. Видно, что ты никогда не занимался политикой. А она запутана, как твои сети после шторма, мутная и грязная. Хочешь, значит, просто? Ну, попробую. Хм… ты говоришь: Карт Хадашт уже забыл о поражении и богатеет. Это правда. Но не только ты это видишь — Рим тоже. Как думаешь, зачем сюда прибыло посольство с сенатором Катоном во главе? Им, по сути, и сказать-то было нечего, они только все осматривали и выведывали. А римских шпионов в городе полно. Они все знают. Ты говорил об Африке, но видишь только наше государство. А Египет? Слаб, во всем уступает Риму. А Нумидия? Что скажешь о Нумидии? Зебуб и все злые духи держат на свете этого пса, Масиниссу, будто он никогда и не сдохнет! А он умен! Проклятие, как умен! Как он расширяет свое царство, как набирает силу! После той войны, которую римляне, может, только благодаря его помощи и выиграли, он отнял у нас Ливию, Эмпории, столько городов! А теперь снова требует Табраку и Тене! И у него всегда так: начинает с малых требований — а отхватывает много.
До Кадмоса стало понемногу доходить. Он пристально взглянул на старика. Тене, порт на побережье залива Сирт, лежал почти напротив острова Керкина. Если Масинисса захватит этот город, он может посягнуть и на остров. Скорее всего, так и сделает. Кто ему помешает? Флот у него уже сильный, а карфагенский…
Он все еще колебался, почти боясь понять до конца. Он неуверенно проговорил:
— Ты так думаешь, Макасс? Тене? Остров Керкина…
— Вот именно. Близко, очень близко от побережья. Потому и советую тебе — продай это ваше месторождение раковин.
— Хм, но кто купит? Абдмелькарт? Он ведь тоже знает об опасности.
Макасс поморщился.
— Знать-то он знает. Но он ведь один из вождей пронумидийской партии, как ее называют. Уж ему-то и его делам Масинисса вреда не причинит.
— Да. Проклятие на его паршивую душу. Хм… да, я понимаю. Что ж, пойду к этому борову.
— Иди. Даю тебе искренний совет: нельзя терять ни минуты.
— Только… только я хотел бы… Кериза…
— Не убежит она от тебя. Сегодня она занята, а ты не теряй времени и плыви, хоть сегодня же. Помни, Карт Хадашт вооружается на суше, но на море он — ничто. На это Рим не дает дозволения. Сегодня по пути на Керкину ты встретишь разве что пиратов, но кто знает, как будет в ближайшее время? Иди.
***
В то же самое время Кериза с рассвета ждала во дворце Гасдрубала-военачальника. Дворец стоял в садах, к северу от Бирсы, там, где уже начинался квартал богачей, Мегара, но еще до стены, отделявшей этот квартал от собственно города. Хотя стена была низкой и запущенной, так что почти терялась в садах, в народе из бедных кварталов о ней помнили, и сам факт, что чей-то дом стоит за этой стеной, уже настраивал толпу против его обитателей.
И в этом Гасдрубалу повезло: его отец, несколько раз избиравшийся суффетом, оставил ему резиденцию в прекрасных, удачно расположенных садах, но все же в черте города, а не в Мегаре. Ему сопутствовала удача и в жизни, благодаря чему он дослужился до звания рошеш шалишима, то есть верховного главнокомандующего, везло ему и в делах, но ярче всего милость богов, и в особенности почитаемого им Эшмуна, проявлялась в его семейной жизни. Гасдрубал еще юношей женился на Элиссар, сироте из знатного рода, и та, помимо значительного приданого, принесла в его дом светлое счастье и спокойное достоинство, которым завидовали самые богатые и могущественные люди города.
Элиссар, всегда отказывавшаяся от роли первой дамы Карфагена, на которую имела полное право, ибо оба суффета были неженаты, была самой известной и любимой из всех знатных матрон. Среди богачей умолкали сплетни и пересуды, стоило кому-то произнести ее имя; простой народ любил ее, восхищался ею и втайне ей подражал.
Деятели обеих аристократических партий, боровшихся за влияние в Карфагене, — проримской, состоявшей преимущественно из крупных землевладельцев, и пронумидийской, в которой преобладали купцы, — часто критиковали взгляды и поступки Элиссар.
Вожди обеих партий прекрасно знали, что этой женщине нельзя ни заморочить голову, ни подкупить ее. А пока она не изменит своего мнения, не изменит его и ее муж. Заручиться же поддержкой главнокомандующего армией — значило обеспечить себе перевес.
Они утешали себя тем, что Гасдрубал не был популярен в демократической партии. Хотя Элиссар была доступна для всех, хотя она принимала каждого, помогала и советовала, хотя с рабами обходилась по-доброму и справедливо, легко и часто даруя свободу самым верным, — все это обеспечивало ей популярность, но было недостаточно, чтобы вызвать доверие к ее мужу.
У карфагенского народа в крови была врожденная неприязнь к войску. Город уже сотни лет пользовался услугами наемников, а пунийцы были либо офицерами, либо служили в клинабарах, привилегированном отряде стражи при суффетах. И те и другие набирались почти исключительно из молодежи знатных родов и уже поэтому были чужды и враждебны народу. Высокомерие, уверенность в безнаказанности, вечная демонстрация своего превосходства и презрения к толпе лишь подливали масла в огонь. Простой солдат, чужой расы и языка, был для народа дорогим дармоедом, а офицер — нежеланным соперником в борьбе за внимание девушек.
Войско не любили, а потому и военачальник, хоть и уважаемый в Советах, не мог быть популярен в народе.
Впрочем, даже самые здравомыслящие люди, признававшие необходимость существования армии, довольно критически относились к личности шалишима. Гасдрубал был мужественен, но суров, замкнут и надменен. Он упрямо не желал вмешиваться в политику, исполнял приказы суффетов и Советов, заботился о войске, но не более того. Вельмож, заседавших в Советах, он отталкивал нескрываемой неприязнью к клинабарам — отряду, теоретически считавшемуся отборным, но которого еще никто не видел в бою. В конце концов суффет Гасдрубал (они не были родственниками с военачальником, а лишь случайно носили одинаковое имя, модное, впрочем, в знатнейших родах), опасаясь за свою гвардию, вывел клинабаров из-под власти военачальника.
Второй полководец, Карталон, был прирожденным воином, с детства служил в армии, всегда выделяясь среди сверстников. Его интересовал только бой, а когда наступал мир, он пил, кутил и не знал меры в распутстве. Политикой он не интересовался совершенно и был, наверное, одним из немногих в Карфагене, кто даже не разбирался, какие существуют партии, какие у них цели и кто в них состоит.
Кериза коротала время в ожидании, болтая со слугами в огромной, великолепно убранной кухне. Она часто бывала в домах богачей и уже перестала удивляться роскоши, но все же всегда с любопытством наблюдала за этой жизнью, так сильно отличавшейся от той, что они вели с отцом.
И сейчас она прервала приятную беседу с Амимоной, вольноотпущенницей, любимой доверенной служанкой Элиссар, чтобы со сдержанным смехом послушать жалобы и причитания повара. Огромный негр, тоже получивший свободу несколько лет назад, лоснящийся, словно натертый жиром, вопил, обращаясь не то к огню, не то к каким-то своим божествам:
— Мурена! Ему подавай мурену, варенную в вине и политую гарумом с кардамоном! Господин внезапно приехал, а он это любит! Я говорю: у меня есть ягненок, есть откормленные павлины, есть маленькие птички, отменные с финиками, есть другая рыба на выбор, но мурены у меня нет! Нет и нет! Должна быть мурена, потому что господин так любит! А господин приехал внезапно, перед самым рассветом! Где я теперь возьму мурену? Еще даже порт закрыт, ни один рыбак из тех, что ловили ночью, не вернулся! Да хоть бы и вернулись! Что с того? Разве у них есть что-то путное? Сардинки с палец младенца! Вот какие нынче рыбаки! Горе мне! Где я возьму мурену? Господин любит? Известно! Он только в двух вещах и разбирается: в войне да в доброй еде! Потому и жиреет! Стыд и срам для военачальника! И вот теперь подай ему мурену!
