Николай Свечин - Московский апокалипсис
— Взгляните на себя.
Ахлестышев придвинул зеркало. Оттуда на него пялился молодой выжига. Такой наружности, что хотелось проверить, на месте ли кошелёк…
— Побольше наглой развязности, — посоветовал гримёр и ушёл, не взяв за работу ни копейки. Отчаянов с трудом уговорил его принять каравай хлеба и приличный шмат сала.
Затем Ахлестышев занялся платьем. Он надел голубые, как небо, панталоны, следом жилет розового атласа и пюсовый фрак[76] кирпичного цвета. Пустил по жилету крест-накрест сразу две цепочки, густо обвешанные брелоками. Приладил на грудь батистовой рубашки огромную запонку с кричащим солитёром. Натянул сапоги с гусарским вырезом и кисточкой спереди. Нахлобучил шляпу а ля Сандирильон. И завершил костюм большой песцовой муфтой, которую светские франты называли «манька».
В довершение образа каторжник подмазал белилами щёки и чуть подвёл сурьмой брови. Получился законченный щёголь, каких много было в довоенной Москве. Подумать только: пять месяцев назад так же безумствовал и он! И всерьёз переживал тогда, где добыть шляпу, как у Боби Салтыкова… Казалось, с той поры прошло десятилетие. Тот безвозвратно исчезнувший человек был, в общем-то, добрый малый. Неглупый, воспитанный. Но жизнь его летела бездумно от развлечения к развлечению, не обременённая переживаниями. Нынешний Пётр Ахлестышев совсем другой. Много испытавший, он теперь очень хорошо понимал цену и, главное, назначение жизни. И представлял, за кого или за что готов эту жизнь отдать…
Вздохнув об ушедшей молодости, Пётр взял кожаную портфель с червонцами и спросил у подчинённых:
— Хорош ли я?
— Дальше некуда! — подтвердил Батырь. — Такая рожа, что сама на оплеуху напрашивается.
— Каков бог, такова ему и свечка! Ну, пошли…
Карета с императорским вензелем уже стояла на углу Тверского и Большой Никитской. На козлах сидел парень в пелерине с красным кантом. У него было смуглое живое лицо, на скуле красовался свежий синяк.
— Феликс в карете? — спросил Ахлестышев и выразительно тряхнул портфелью. Внутри тяжело звякнуло. Парень расплылся в улыбке.
— О! Лучший в мире звук!
— После свиста вылетающей шампанской пробки!
— Я вижу, мы с вами одинаково смотрим на жизнь! Полезайте, вас ждут.
Феликс, как всегда, спокойный и ироничный, быстро пересчитал золото. Потом сообщил сведения о начальнике караула — они оказались замечательно обнадёживающими. Затем вылез наружу и сказал приятелю:
— Леон, этот господин рассчитался честно. Деньги будут пока у меня. Успеха вам!
И ушёл в сторону Красной площади, волоча свою тяжёлую ношу.
— Итак, вы Леон, — констатировал Ахлестышев. — Я Пьер, а это — Саша. Будем знакомы.
Возница кивнул с достоинством, потом сказал, разглядывая разведчика:
— Вы такой фат… Никогда бы не подумал, что подобного человека надо бояться.
— В каком смысле? — удивился Ахлестышев.
— Феликс говорит, что вы партизан. И, наверное, перебили немало наших.
— Сегодня мы надеемся обойтись без крови. И поверьте, Леон: мы очень признательны вам за помощь. Да, вы взяли деньги, и получается, что мы вас купили…
— Это правда, чего уж там…
— Но без вас наш товарищ погибнет. Это дороже любых денег. Так что, примите сверх золота ещё и нашу благодарность. И потом, вы тоже рискуете. Мы исчезнем, а с вас спросит начальство.
— Вот плевал я на начальство! — весело ответил Леон. — Отоврусь, что меня нанял за пару франков какой-то рыжий щёголь… Знать ничего не знаю: постоял и уехал. Всё равно дальше обозного батальона не пошлют. Ну, куда теперь?
— Пока никуда. Ждём здесь.
Тут раздался топот копыт, и из Пречистенки выехало запылённое ландо. На козлах красовалась огромная фигура Жака Анжильбера. Фланкёр подъехал, увидел карету с вензелем и оробел. Экипажи сошлись, и из ландо в карету быстро перескочили Кулеврина с Мортирой. Леон сразу оживился.
— Какие девушки! Мсьё специалист не только в шампанском!
Саша-Батырь пересел к Большому Жаку. Ахлестышев учтиво приподнял шляпу:
— Ровно через два часа на этом же месте!
И велел Леону трогать.
Они въехали в Кремль через Троицкие ворота, те самые, где недавно схватили Петра. Воспоминания эти были ему неприятны… Вот экипаж остановился и чей-то грубый голос спросил:
— Марселец! Это у тебя старый синяк, или тебя наградили новым?
— Подданные Джоакино Первого дерутся, как женщины, — со смехом ответил возница[77].
— Ступай, забияка…
Экипаж дёрнулся, проехал ещё немного и остановился у входа в Оружейную палату. Пётр провёл ладонью по лицу, и на том появилась ухарски-плутоватая улыбка. Спрыгнув с подножки, рыжий фат на глазах у удивлённого часового принялся выгружать из кареты девушек. Те расправили фижмы и так подмигнули парню с ружьём, что тот сразу сомлел.
— Лейтенант гвардии Пуайе на месте? — деловито спросил сутенёр.
— Да. Но кто вы, чёрт возьми?
— У меня подарок для лейтенанта от его приятеля, майора гвардии Шота. Вот эти две красавицы. Давай, пропускай нас скорее: у твоего лейтенанта всего час.
— Какой ещё подарок? Какие майоры? Мне никто ничего не говорил!
— Приятель, это называется «сюрприз». Твой командир получил на прошлой неделе Почётный легион?
— Ну, получил…
— Вот. Майор хочет его с этим поздравить. У них свои привычки, не будем в них вторгаться. Короче говоря, Шот обратился ко мне. Ты спросишь, почему именно ко мне?
— Ну?
— Потому, что на меня работают лучшие в Москве девушки. И кому положено, об этом знают. Ты только посмотри на них! А? Красавицы!
— Да, ничего… Но ведь они же русские!
— Ты считаешь, что у русских женщин это устроено иначе, чем у французских?
— Нет, но…
— Кого же ты рассчитывал тут увидеть? Таитянок? Или китаянок? Я работаю с тем материалом, какой есть. И знаешь — никто пока не жаловался. Ты первый!
— Да что я…
— Повторяю: у лейтенанта всего час. Он убьёт тебя, когда узнает, что половину этого времени ты пререкался со мной.
И часовой перестал спорить и пропустил Ахлестышева с девушками внутрь.
В караулке навстречу гостям поднялся высокий красивый лейтенант с новеньким орденом на груди.
— Кто вы? И как сюда прошли?
— Господин Пуайе! — торжественно начал рыжий. — Господин майор гвардии Шот имеет честь поздравить вас с наградой! И просит принять в подарок этих двух прелестных особ.
— Ничего не понял, — нахмурился офицер. — Какой подарок? Что за бабы?
— Ну как же! Вспомните: в Вене, когда Шот получил чин майора, вы прислали ему блондинку вот с таким филеем!
