Тайна Моря - Стокер Брэм

На мои сборы хватило двух минут; затем, заперев за собой, мы сели в двуколку и поехали в Кром. В начале и в конце пути мы ехали тихо, чтобы не возбуждать подозрений, но в середине — подлинно летели. В пути миссис Джек рассказала, что вчера вечером легла спать как обычно, оставив Марджори в студии — та сказала, что пойдет в библиотеку работать, поскольку писем накопилось много, и чтобы никто ее не ждал. Она обычно так распоряжалась, когда засиживалась допоздна, потому это не привлекло лишнего внимания. Миссис Джек, встававшая рано, оделась за час до того, как войти к Марджори. В ходе расспросов служанка, чьей обязанностью было открывать входную дверь, сказала, что дверь утром, как положено, была заперта на замок и цепь.

В Кроме все было тихо. Я сразу же отправился в библиотеку, раз это, предположительно, было последним местом, где находилась Марджори. По пути я спросил миссис Джек, подготовила ли Марджори письма для отправки. Она ответила, что нет: их было заведено класть в ящик на столе в прихожей, но она сама в него заглянула, когда спускалась положить письмо в Америку. Я тут же подошел к столу у камина, где обычно по вечерам сидела Марджори. Там хватало письменных принадлежностей, чистой бумаги и конвертов — но ни следа письма или свежего текста. Я обыскал все помещение, но ничто не привлекало внимания. Я снова спросил миссис Джек, что ей сказала Марджори о своих планах не покидать замок без меня. Поначалу с неким колебанием, словно боясь нарушить доверие, но наконец свободно, словно радуясь возможности облегчить душу, она рассказала все:

— Моя дорогая девочка близко приняла к сердцу, что я ей вчера сказала о жизни с мужем. Когда вы ушли, она явилась ко мне, положила голову на грудь, как в детстве, и заплакала; она сказала, как я к ней добра. Милая моя! И что она решилась. Теперь она поняла, что ее первый долг — перед мужем и что если он просит ее остаться дома, то ничто на свете не выманит ее наружу. Это первое дело ее нового долга! И, боже мой, вот почему я так заволновалась, увидевши, что ее нет в доме. Не понимаю, должно быть, происходит то, о чем я не знаю, и мне очень страшно!

Тут старушка не выдержала. Я чувствовал, что теперь каждая толика самообладания на счету. Негоже было оставлять миссис Джек в неведении об опасности, и я как можно короче поведал о плане похитителей и о дозоре Секретной службы Соединенных Штатов. Сперва это ее ошеломило, но давнее знакомство с угрозами любого рода и теперь ее не подвело. Очень скоро ее волнение приобрело практическое направление. Я сказал, что отправлюсь за помощью, а она должна оставаться на посту в доме до моего возвращения. Я бы заглянул в тайный туннель, но, судя по словам миссис Джек, Марджори не покинула бы дом по собственной воле. Если она в плену, то к этому времени наверняка уже далеко. Возможно, похитители нашли тайный проход в замок, которым приходил дон Бернардино. Тут на меня в полную силу обрушилась мысль: именно так они этот путь и обнаружили. Увидели дона и проследили!.. Вот и еще один должок на день расплаты с ним.

Я снова вскочил в двуколку и помчал в Круден, загоняя кобылу. По дороге я составлял планы и, когда пришло время диктовать телеграммы, уже знал их до буквы. Поначалу я колебался, не поехать ли в другое телеграфное отделение, чтобы местные не узнали слишком много. Но теперь потребности в тайне не осталось. Я не боялся, что кто-то прознает, хотя и пытался действовать как можно тактичнее и секретнее. Телеграф был занят, и тут мне пригодились приоритетные телеграфные бланки от Адамса. Нельзя было терять ни секунды; первая телеграмма ушла, а я уже строчил вторую. Адамсу я писал:

Каткарту я написал в его дом в Инвернессшире:

Я знал, что он поймет и приедет при оружии.

Поскольку теперь оставалось только ждать, я решил, если получится, разыскать дона Бернардино и заставить его выдать тайный вход. Без этого знания мы были бы бессильны, а с ним еще могли бы отыскать какую-нибудь улику. Я не придумал, что сделаю, если он откажется, но скрежет зубов и сжатые кулаки отвечали на мой вопрос за меня. Одному я радовался: он джентльмен. В подобных ситуациях существовал шанс, если не отчетливая надежда на его согласие.

Я поехал в Эллон, там получил у агента адрес испанца. Скоро я нашел старомодный дом в пригороде, в крошечном парке среди высоких деревьев. Двуколку я оставил на обочине, привязав кобылу к столбу ворот, поскольку не увидел ни сторожки, ни конюшни. Перед звонком в дверь я приготовил револьвер.

Стоило двери открыться, как я вошел и спросил встретившую меня старушку:

— Мистер Барнард, полагаю, у себя в кабинете? У меня к нему срочное дело!

Ее так ошеломила внезапность моего натиска и речи, что она просто показала на дверь со словами:

— Он там.

Когда я вошел и закрыл за собой, дон, сидевший в большом кресле спиной к двери, обернулся без малейших подозрений на лице. Очевидно, он не ждал внезапного гостя. Однако стоило ему увидеть меня, как вспыхнула его враждебность. Вглядевшись в мое лицо, он заволновался еще больше и огляделся, словно в поисках оружия.

Я положил руку на свой револьвер и сказал как можно спокойнее, памятуя о его безукоризненных манерах:

— Прошу простить мое вторжение, сэр, но я к вам по неотложному вопросу.

Думаю, что-то в моем тоне показало ему, что я изменился после нашей встречи. Как ни старался, я не мог скрыть тревоги в голосе. После паузы он спросил:

— Касательно сокровищ?

— Нет! — воскликнул я. — Со вчерашнего вечера я о них и не вспоминал.

Новое, странное выражение появилось на его лице, в равных долях состоявшее из надежды и озабоченности. Он снова замолк; я видел, что он думает. Между тем я машинально притоптывал в нетерпении — драгоценные секунды таяли на глазах.

Он понял, насколько важно мое дело, и, сосредоточив все внимание, сказал:

— Говорите, сеньор!

К этому времени я уже хорошо знал, что намерен сказать. Не в моих интересах было бросать вызов испанцу — по крайней мере, сразу же. Позже это могло понадобиться, но сперва следовало исчерпать остальные средства.

— Я пришел, сэр, просить вашей помощи — помощи джентльмена; и я теряюсь, как ее просить.

В высокородную учтивость испанца вкралась нотка горечи, когда он ответил:

— Увы! Сеньор, мне знакомо это чувство. Разве сам я не просил о том же? Но лишь унижался зря!

На это мне было нечего ответить, и потому я продолжил:

— Сэр, я знаю, что на эту жертву вы способны: я прошу не за себя, а за даму в беде!

— Дама! В беде! Говорите, сеньор! — быстро сказал он.

В его немедленном ответе было столько надежды и готовности действовать, что я с екнувшим сердцем продолжил:

— В беде, сэр. Беда угрожает ее жизни, ее чести. Я прошу вас позабыть на время о ненависти ко мне, какой бы жаркой она ни была: как истинный джентльмен, придите ей на выручку. Смелости на такую просьбу мне придает подозрение, что беда — беда неотступная — застигла ее по вашей вине!

Он вмиг побагровел:

— По моей! Беда чести дамы — из-за меня! Побойтесь Бога, сэр! Побойтесь Бога!

Я напористо продолжал:

— Когда вы вошли в замок через тайный проход, другие враги дамы — низкие, подлые и бессовестные люди, замышлявшие похитить ее ради выкупа, — несомненно, последовали тем же путем, иначе для них невозможным. Теперь нам нужно найти следы, и быстро. Раскройте, умоляю, тот тайный путь, чтобы мы немедля начали поиски.

Несколько секунд он всматривался в меня — видимо, заподозрив какую-то уловку или западню, потому что медленно произнес:

— А сокровища? Вы можете так просто их оставить?

Я бросил в запале:

— Сокровища! И мысли о них не было с тех пор, как пришли вести о пропаже Марджори!

Тут, думаю, он начал бессовестно взвешивать мою утрату против своей, и меня посетила мысль, прежде не приходившая в голову: да не он ли похитил Марджори с целью этой самой сделки? Я достал из кармана ключ от дома в Уиннифолде и протянул ему.