Станислав Вольский - Завоеватели
Но приговор был недействителен без утверждения падре Вальверде, которому король дал титул «защитника туземцев». Каждый важный государственный акт падре Вальверде должен был скреплять своей подписью. И падре Вальверде сказал: «Инка заслуживает казни». Ибо падре Вальверде тоже хотелось поскорее итти в Куско, дабы отнять у индейских демонов их власть над душами и их неправедные сокровища.
На площади сложили высокий костер, сообщили инке о приговоре и велели готовиться к смерти. Атагуальпа был поражен. Он клялся в своей невиновности, упрекал Пизарро, обещал удвоить выкуп, если ему оставят жизнь, но ни просьбы, ни обещания не действовали. Молчал Пизарро, молчали солдаты, и ни одного слова не сорвалось с бескровных губ «защитника туземцев». Атагуальпа смирился, как смирялись все люди его народа перед лицом смерти, и спокойно пошел к костру. У костра его догнал падре Вальверде. Начальнику доминиканцев хотелось написать в своем донесении в Рим, что в самую последнюю минуту он все-таки обратил на путь истинный нераскаянного грешника.
— Прими христианскую веру, — убеждал он инку, — и сожжение тебе заменят удушением.
Атагуальпа молча кивнул головой. Не все ли ему равно, какие, обряды совершат над ним эти люди, одетые в черные рясы? Но раз суждена смерть — пусть наступает она скорее!
Принесли купель. Священник совершил обряд крещения, нарек осужденного Хуаном в честь Иоанна Крестителя, праздник которого справлялся в этот день, одел инку в белую рубашку.
— Скажи свою последнюю волю, брат Хуан, — милостиво произнес падре Вальверде.
Хуан де-Атагуальпа — таково было теперь новое имя инки — попросил Пизарро пощадить его детей и сородичей.
— А кроме того, — добавил неисправимый язычник, — прошу отвезти мои останки в Куско, в тот храм, где покоятся мои предки.
Казнь Атагуальпы. Гравюра 1789 года.
Рядом с костром поставили кресло и на него посадили Атагуальпу. Брата Хуана задушили, но исполнить последнюю просьбу было нельзя: храма, где покоились его предки, больше не существовало. Труп Атагуальпы погребли на кладбище только, что воздвигнутой церкви св. Франсиско. Заупокойную обедню служил падре Вальверде. На ней присутствовали Пизарро и его главные военачальники, облаченные в глубокий траур. После окончания службы в толпе вдруг раздался крик: на землю упали, обливаясь кровью, две жены покойного властелина. Согласно обычаю, они воткнули себе в сердце нож, чтобы услаждать досуги казненного супруга в царстве мертвых.
Через день-два в Кахамальку вернулся де-Сото. Он произвел на месте строгое расследование и убедился во вздорности возведенных на Атагуальпу обвинений. Никакого заговора не было — все разговоры о кознях инки были выдумкой с начала до конца. Де-Сото ехал веселый, уверенный в том, что ему удастся теперь оправдать инку от несправедливых обвинений. Первый, кого он встретил в лагере, был Пизарро, расстроенный, убитый, с траурной повязкой на шляпе. Грустным голосом, который, казалось, шел из самой глубины сердца, вождь сообщил де-Сото печальную новость.
— Два дня назад инку задушили, — сказал он. — Зачем ты уехал, зачем ты лишил Атагуальпу его единственного надежного защитника?
Де-Сото был ошеломлен. Он обрушился на Пизарро с упреками, подробно рассказал о результатах следствия, проклинал ненужную поспешность.
— Меня заставили, меня ввели в заблуждение, — грустно оправдывался Пизарро.
И всякий, кто посмотрел бы на него в эту минуту, пожалел бы этого доброго человека, которого жестокие, распущенные солдаты вынудили совершить злодейство.
Казнь Атагуальпы была приговором над завоеванной империей. Старая законная власть, державшаяся в стране в течение столетий, перестала существовать. Единственными владыками десятимиллионного народа были теперь испанцы, которым принадлежало все государство с его золотом, территорией, людьми. Дележ сокровищ кончился, кончился и дележ власти. Победителям досталась империя, побежденным — рабство, голод и нищета.
XXIX
Казнь Атагуальпы потрясла весь уклад древней империи. Все то, что казалось перуанцам незыблемым и священным, развеялось, как дым. Не было трона, на котором из поколения в поколение восседали «сыны Солнца». Некому было охранять старые обычаи и законы. Начальники провинций никому больше не подчинялись. Седовласые амауты не читали квипусов и никому не рассылали инструкций. Каждая провинция, жила сама по себе, каждая деревня, не заботясь о соседях, старалась урвать лучшие земли. А старая военная каста, властвовавшая над народом и управлявшая его жизнью, разбилась на враждебные партии и воевавшие друг с другом шайки.
Каждый старался использовать в своих собственных целях воцарившийся в стране беспорядок. Золото и серебро раньше лежали без движения в храмах, на складах инки и во дворцах его сородичей. Перуанцы не думали о драгоценных металлах, которые шли только на безделушки, и предоставляли их правящему сословию. Теперь все это изменилось. Видя, как ценят чужеземцы золото и серебро, туземцы и сами старались набрать их как можно больше, грабили опустевшие дворцы, зарывали в землю брошенные сокровища. Жрецы поспешно увозили в горы накопленные в храмах богатства. Отдельные роды, никому более не подчинявшиеся, вспоминали старые счеты и вступали друг с другом в кровавые схватки. С каждой неделей, с каждым месяцем беспорядок увеличивался, и можно было опасаться, что все сокровища Перу исчезнут раньше, чем успеют дотянуться до них руки завоевателей.
Чтобы предотвратить разложение, нужно было как можно скорее установить порядок и учредить законное правительство. Престола добивались два соперника: родной брат казненного Атагуальпы, Тупарка, и родной брат убитого Гуаскара, восемнадцатилетний Манко. Пизарро выбрал первого. Он нацепил ему на лоб пурпурную борлу инков и объявил перуанской знати, что отныне Тупарка их законный господин. Вскоре после провозглашения нового правителя Пизарро вместе с Тупаркой и сопровождавшим его Чалькучимой двинулся в Куско.
Поход этот шел не так гладко, как ожидали завоеватели. Многие деревни были покинуты жителями. В горах, по пути следования отряда, то и дело появлялись группы вооруженных. Перуанские воины не вступали в схватки с белыми, но следили за каждым их шагом и как будто выжидали удобного момента для нападения. Пизарро встревожился и послал вперед на разведки де-Сото, а сам с большей частью отряда остался в Хаухе. Это был как раз тот район, в котором еще недавно стоял со своим войском Чалькучима. По-видимому, перуанская армия разбилась за это время на отдельные отряды, и каждый из них действовал по собственному усмотрению и то отступал в горы, то предпринимал партизанские набеги на отстающие колонны испанцев.
